Любовь плохой женщины

Шепард Роуз

Здесь не было даже ванны. Дэвиду приходилось стоять в мелком кафельном поддоне, края которого покрывала плесень. Сливное отверстие посередине засорилось. Капли воды стекали по пластиковой занавеске куда-то за пределы поддона. Лужа в поддоне скрывала грязный налет, и потом Дэвид выйдет отсюда с грязными ногами и разнесет эту грязь по всей ванной. Процесс мытья в этих условиях был таким неприятным, что после него Дэвид не чувствовал себя чище.

Прекратив безуспешные попытки настроить температуру и интенсивность тока воды,

он принялся намыливать густые, непослушные волосы шампунем. С трех сторон Дэвида окружали стены, выложенные кафелем, а с четвертой — задернутая занавеска, и поэтому он не видел, как открылась дверь в ванную. Вдруг погас свет и из гостиной на первом этаже раздался вопль всеобщего недовольства, и вот тогда, в полной темноте, кто-то проскользнул к нему за занавеску.

Тренированным и бесстрастным жестом Дэвид взялся за подставленную грудь, оценивающе сжал ее пальцами. Она спелым плодом опустилась в его ладонь. На мгновение Дэвид обрадовался, решив, что это была Тина. Конечно, Тина была несносной глупой коровой, смехотворно жеманной и манерной, но присутствие ее мужа внизу придало бы ситуации немалую долю пикантности.

Но нет. Это была Элли, которая, верная своему намерению хорошо провести время, под влиянием обстоятельств решила, что это время настало.

— Электричество вырубилось, — радостно поставила она диагноз.

— Похоже на то.

Она провела ногтями по его мыльному животу и крепко схватилась за его внушающий благоговение пенис. Пенис, привычно выполняя свой долг, вырос и напрягся. Так значит, слухи были правдой? А если и неправдой, то только в том смысле, что недооценивали способностей Дэвида?

— Без электричества делать почти нечего, — отважилась она на замечание.

— Угу, — согласился Дэвид.

— Только ты сам знаешь что…

— Знаю.

Перед тем как поцеловать Элли, он глубоко вдохнул и, словно желая, чтобы темнота стала еще непроницаемее, закрыл глаза. Пальцами он медленно водил по бедру Элли. На ощупь ее влажная кожа казалась резиновой.

— Мм, — мурлыкала Элли, придвигаясь к Дэвиду вплотную, приглашая обнять ее как следует. И одновременно она поздравляла себя с успешным осуществлением задуманного. И зачем она ждала так долго? Можно было сделать это еще много лет назад. О-ох.

— Мы, старые холостяки, — говорил Джеффри Маркхем, — рабы своих привычек. — Он развалился в кожаном кресле, поставив ноги в вышитых шлепанцах на низенькую скамеечку, как будто бы перед согревающим пламенем. Рядом на инкрустированном столике стоял бокал с солодовым виски.

Наоми, сидящая на коленях перед пустым камином, ощущала смутное притяжение очага. Она смотрела на зев каминной решетки, словно зачарованная горящими угольями, в черной пустоте ей виделись сменяющие одна другую картины.

— Строго говоря, — напомнила она отцу, расправляя юбку вокруг себя как лепестки цветка, разглаживая ткань на коленях, —

ты не холостяк. Ведь ты был женат. А это значит, что ты разведен.

— Я — счастливый неженатый человек. Я благословляю тот день, когда Ирен ушла от меня.

— И забрала меня с собой.

— Да, и забрала тебя с собой. Да и что бы я делал с дочерью? Как бы я ее воспитывал? Как бы объяснял ей все эти женские штучки? Дочь — это дело матери.

— Разве что-нибудь изменилось бы, если бы я была мальчиком?

— Возможно, изменилось бы. Но ты не была мальчиком. Ты была существом с унылым лицом и оттопыренными ушами. Тебя, должно быть, подменили эльфы: они забрали моего очаровательного ребенка и оставили тебя вместо него. Было что-то темное во всем этом деле.

— Ты имеешь в виду, что я даже не твоя родная дочь?

С приводящим в бешенство безразличием Джеффри слегка приподнял одно плечо. Такая вероятность существовала, говорил этот жест.

— Ты был плохим отцом, — горько упрекнула его Наоми. — За всю мою жизнь ты ничего мне не дал. А теперь отбираешь и законнорожденность.

— Неблагодарное дитя! У тебя нет ни одной пломбы! Так кому ты должна сказать за это спасибо?

— Ах да, зубы.

— Кто научил тебя правильно пользоваться зубной щеткой? Массировать десны? Приучил к флоссу? Кто предупреждал об опасности налета?

Ядовитый тон отца не задевал Наоми.

— Знаешь, — сказала она тихо, теребя подол юбки, — по-моему, ты не очень хороший человек.

— По-моему тоже.

Джеффри опустил голову на подголовник кресла и на мгновение прикрыл глаза, и Наоми поняла, что он был крайне утомлен. Он был одет в стеганый халат с пятнами от еды на отворотах. Когда Джеффри потянулся за виски, его рука, гладкая и наманикюренная, вдруг вышла из-под контроля, и только с большим трудом ему удалось сжать резной хрусталь бутылки. Наоми догадывалась, что он был уже очень стар. А может, и очень болен.

— Ты оставишь мне в завещании денег? — осмелилась она задать вопрос.

— Я еще не решил. Но пока я не планирую умирать. Прости, если этим разочаровываю тебя.

— Не особенно. Но я бы предпочла знать, что если с тобой что-нибудь случится…

— То ты сказочно разбогатеешь? Не знаю. Надо подумать. Будет ли это благодеянием, ведь своим наследством я еще больше развращу твою корыстную натуру? Следует ли мне поощрять твою расточительность?

— Или дай мне что-нибудь сейчас. Сделай мне подарок, и будем считать, что мы в расчете. — Она оглядывалась вокруг, строя догадки. Толщина ковра, пышные складки гардин, мягкое сияние дерева, блеск украшений, сама прочность и массивность каждого предмета в комнате — все предполагало богатство. — Подари мне вот это. — Наоми остановила взгляд на фарфоровой вазе. — Или это. — Бронзовый лев бросался в глаза. — Или вот это. — Она обратила внимание на шкатулку из черного дерева.