Любовь по-испански
Шрифт:
Я протягиваю ей пакет.
— Угадай, что у меня есть.
Она закрывает журнал и смотрит на меня с непониманием.
— Что?
Я улыбаюсь ей, обладая большим количеством информации, в отличие от нее, и
выгружаю содержимое пакета на барную стойку. Два парика — белый со стрижкой
маллет и черный в стиле Шер с ниспадающими черными блестящими прядями.
— Ролевая игра? — спрашивает она, ее глаза зажигаются сиянием.
— Может, позже, — отвечаю
испанского.
Она минутку пытается это осознать.
— Погоди, что?
Я бросаю ей черный длинный парик, который она ловит.
— Ты надеваешь этот, я — тот. Мы выйдем из здания и я доставлю тебя
прямиком на занятие. Никто не поймет, что это мы.
Она реагирует хмурым равнодушием.
— Да, точно, они не смогут нас узнать.
— И не узнают, — отвечаю я, выгружая остатки из пакета. В нем джинсовый
жилет с кислотными вкраплениями и черный худи с надписью «Старшая школа
Амстердама». — Прекрасный жилет для меня и свитер школьный — для тебя.
— Ты шутишь.
— Я буду смеяться скоро, но уверяю тебя, сейчас я совсем не шучу. — Я забираю
светлый парик и жилетку. — Ты мне не веришь?
Я снимаю рубашку, проскальзывая в мерзкую жилетку и натягиваю парик.
Повернувшись к Вере, вижу, что она улыбается. Это жалко, потому что улыбка вызвана
тем, что я выгляжу как идиот, но какая ни есть, ее улыбка стоит миллионов.
— Оу, вау, — произносит она. — Ты выглядишь так горячо.
Я киваю на черный парик:
— Не так горячо, как будешь выглядеть ты, моя Эстрелла.
Она театрально вздыхает, но натягивает свитер на себя и водружает на голову
парик. Она поправляет его так, что блестящие искусственные пряди падают ей на лицо, и
смотрит на меня.
— Теперь ты счастлив?
— Это совершенно неуместно, но я чрезвычайно возбужден, — говорю я, осматривая ее сверху до низу. — Ты выглядишь как очень плохая девчонка, пойманная
полицией за кражу упаковки пива и пакетика марихуаны из чужой машины.
Выражение ее лица становится соблазнительным.
— Ну, ты знаешь, в этом нет ничего предосудительного. Во всяком случае, когда
дело касается меня.
Она подходит ко мне и оборачивает свои руки вокруг меня, поверх жесткой
жилетки.
— У тебя занятие, — говорю ей, убирая от себя руки Веры.
— Ты не можешь указывать мне, что делать.
— Я могу и буду, — отвечаю, шлепая ее по упругой попке. — А теперь идем.
— Мы серьезно выйдем в этом на улицу?
Я киваю.
— Очень серьезно. Только на несколько кварталов, пока не скроемся из виду
фотографов. Хотя, — говорю я, поворачиваясь к зеркалу в коридоре и любуясь своим
нелепым отражением, — мне начинает сильно нравиться этот образ.
Она закатывает глаза и хватает свою сумку, затем надевает капюшон, скрывающий ее черные волосы.
Спустя пару минут мы выходим через парадную дверь, у обоих на глазах надеты
солнцезащитные очки. Я слегка съеживаюсь, опускаю плечи, пряча свою обычную гордую
осанку, и цепляю на лицо ленивую улыбку. Вера делает то же самое. Наши взгляды
определенно далеки от обычных — злых и дерзких — и даже когда я чувствую бешеный
грохот своего сердца в горле, то я уверен в том, что мы остались неопознанными.
Сначала их глаза и камеры направлены на нас, но мы спасены парой, приближающейся к дому. Я знаю их — итальянцы, Джио и его жена-блондинка София —
и они достаточно стильно одеты, чтобы отвлечь внимание камер. О нас забывают, и мы
уходим.
Мы не снимаем маскировку, пока не оказываемся в паре кварталов от занятий
Веры. Когда она уходит, я жду ее снаружи, прихватив чашку кофе из соседнего кафе.
Затем занятие Веры заканчивается, и она выходит, чтобы присоединиться ко мне.
Есть что-то такое в пребывании на улице, в ночном воздухе, температура
которого внезапно понизилась на несколько градусов, что заставляет меня чувствовать
себя более живым, чем в последние несколько недель. Я могу почувствовать, как от Веры
тоже исходит это чувство, энергия, источником которой не является хаос и страх. У нас
обоих достаточно поводов для страха, но, прогуливаясь по тихим улицам, взявшись за
руки, даже с нашими маскировочными костюмами внутри ее мешковатой сумки, мы
чувствуем себя неизвестными и свободными. Это не означает, что мы не получаем в свой
адрес несколько подозрительных взглядов то там, то здесь. Люди узнают нас. Но мы
продолжаем шагать, будто это ничего не значит.
Точно как сказал Уоррен: мы есть друг у друга – и это все, что нам нужно. Наш
собственный маленький мир в нашей личной солнечной системе, в нашей личной
Вселенной. Сегодня мы — бесконечность.
Мы идем в бар, где проводим несколько часов. Едим тапас, пьем холодную
сангрию, рассматриваем людей из своего темного угла, общаемся друг с другом на
испанском. Ее настроение улучшается.
Нас практически одолевает досада от необходимости идти домой, но мы оба