Любовь по-испански
Шрифт:
фото: одно фото меня, радостного после забитого гола в Атлетико, одно — наше с
Изабель, покидающих мой старый ресторан и одно — наше с Верой, целующихся на
улице, сделанное, вероятно, год назад.
Фотографии не отражают написанного в статье, в ней напечатана лишь ложь.
Статья о ком-то анонимном, который, по его словам, очень близок ко мне и
утверждает, что знает всю правду о ситуации.
И пугающий, ужасный, тревожный факт состоит в том, что
действительно что-то знает. Большая часть написанного в статье ложь — якобы я
обманывал Изабель и ранее, будто я вышел из ресторанного бизнеса, потому что он был
на грани банкротства, но была и некоторая правда.
И эта правда была самой разрушительной. Это правда о Вере.
В статье говорится о подозрениях анонимного источника насчет того, что Вера
была не более чем канадской беженкой и рассматривалась ее ситуация. Она смогла узнать, что Вера находилась в стране благодаря разрешению на работу в Лас Палабрас, но
недавно она была уволена, так что ей придется покинуть страну или она рискует быть
депортированной.
Я не паникую. Я не теряюсь. Я просто выезжаю со стадиона и направляюсь
прямиком к Изабель. Мне наплевать на работу. Я не сигналю в пробке. Я словно на
автопилоте направляюсь прямиком в то место, где могу получить ответы.
Я не знаю, что собираюсь сказать или сделать. Из-за этого источника, который, я
практически уверен, связан с Изабель, если это не она сама, Вера больше не сможет
прятаться до января. Она будет вынуждена уехать. Если только она не найдет новую
работу и новую помощь за неделю, а Вера не сильно искала ее, пока мы были в заточении, она уедет.
Это наихудшее развитие событий и оно реально.
Я паркуюсь возле дома и бегу к парадной двери. В этот раз я не стучу и как только
врываюсь в незапертую дверь, то вижу одетую во все розовое Хлою Энн, которая смотрит
телевизор.
— Папочка! — вскрикивает она и бежит в мои объятия.
— Здравствуй, моя дорогая. — Говорю ей и прижимаю к себе крепче, чем когда-
либо. — Ты пришёл, чтобы поиграть со мной? — спрашивает она.
— Мне бы очень этого хотелось, — отвечаю, — но я не могу остаться надолго и
мне нужно поговорить с твоей мамой. Как насчёт того, чтобы ты поднялась в свою
комнату ненадолго?
— Зачем?
Я смотрю на нее умоляюще:
— Пожалуйста, Хлоя Энн.
Как раз, пока я умоляю, в кухню входит Изабель, вытирая руки о полотенце. Она не
выглядит удивленной при виде меня.
— Мама, — говорит Хлоя Энн, глядя на неё.
Изабель не уверена, но кивает:
— Сейчас же иди в свою комнату. Это ненадолго. Это будет стремительно.
Хлоя Энн дуется, но в любом случае бежит по ступенькам наверх в свою комнату.
Как только мы слышим, как закрылась дверь, Изабель поворачивается ко мне лицом.
— Чего ты хочешь, Матео?
— А ты как думаешь? Как насчет того, чтобы отбросить фарс и рассказать мне о
том, что я прочитал в Кальенте? Я так зол, что сам в шоке от того, что мне удается
сформулировать слова, чтобы звучать так спокойно и собрано. Хотя я себя таким совсем
не чувствую.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Бросает она и, разворачиваясь, уходит в
кухню.
Я безостановочно следую за ней.
— Понимаешь. Это была ты? Ты хоть чувствуешь себя виноватой в том, что тебе
пришлось лгать насчет меня? Не устала ли ты лгать?
Она смотрит на меня, лицо ничего не выражает, и я продолжаю:
— Я могу прочитать статью вслух для тебя, но, уверен, ты уже читала ее. Так кто
это был? Ты? Ты настолько отчаянно хочешь меня заполучить?
Когда она все еще молчит, я не могу сдержаться и повышаю голос:
— Отвечай мне! — требую я. — Скажи мне, кто распространяет ложь, кто
рассказал?
Она кладет полотенце на барную стойку, разворачивается, прислоняется к ней
спиной и скрещивает руки. Кухня вокруг нее сверкает, стерильная, как и сама Изабель.
Наконец она говорит:
— Я не вижу никакой лжи. Особенно насчет Веры. Разве все это не было правдой?
— Кто это сделал? — повторяю я.
— Какое это имеет значение?
— Это была ты?
— Жаль, но не я. — говорит она ехидно. — Но я не хочу опускаться до твоего
уровня.
— Я защищал тебя! — кричу я, внезапно охваченный жгучей злобой, которая
струится по моему телу, делая кожу горячей, воспламененной, обжигающей.
Она бросает на меня недоверчивый взгляд и заправляет свои светлые волосы за
уши в такой медленной легкой манере, что это только разжигает мой внутренний огонь.
— Когда это ты защищал меня? — спрашивает она.
Мой рот открывается. Закрывается. Она пытается дискредитировать наш брак, затянуть на моей шее петлю и втянуть в годы скрытого противостояния, тайн и
вынужденного хранения миллионов секретов. Я не могу пойти по этому пути; я никогда
не выберусь оттуда живым.
Я втягиваю воздух, стараясь контролировать себя. Она меня провоцирует. И делает
это хорошо, как всегда.
— В лобби моего дома, — отвечаю, надеясь, что тон моего голоса звучит