Любовь по расчету
Шрифт:
Юдифь и Гайон отмылись до блеска, согрелись в просторной ванне и выпили золотистого анжу. Поиграли в плавающие дощечки и другие, менее интеллектуальные игры, вроде тех, что вызывают подмигивание и двусмысленные смешки, что придает подобным занятиям еще большую остроту.
— В конце концов, — заявила Юдифь на обратном пути, поддразнивая мужа, — не всякая мать решится сказать своему первенцу, что он был зачат в борделе.
— Да, далеко не всякая, — Гайон сардонически ухмыльнулся.
Юдифь улыбнулась про себя, откусила конец нитки и поняла, что Алисия наблюдает за ней.
— Мама, как ты себя чувствуешь?
— Словно по голове проехала телега, — тихо ответила та и потрогала повязку. — Что произошло?
— Ты потеряла сознание и ударилась об угол жаровни.
Из соседней комнаты доносились голоса мужчин. Алисия попыталась сесть, но застонала от боли.
Юдифь осторожно помогла ей лечь.
— Мне пришлось зашивать рану в спешке, - извиняющимся тоном сказала она. — Получилось не очень хорошо.
Алисия заметила, что бархатное платье сменилось другим, из домотканой шерсти. Рыжеватые волосы заплетены в толстую косу. Показалось, что волосы дочери не совсем сухие.
— Сколько времени я была без сознания?
— Несколько часов, мама, не переживай, - Юдифь положила прохладную ладонь на лоб матери.
— Припоминаю, у меня была причина для беспокойства.
Юдифь покачала головой. Алисия облизала запекшиеся губы.
— Я бы обязательно сказала тебе, даю слово. По наивности мне казалось — Генрих хочет, чтобы ты знала. Никогда не представляла, что... Уж не пользуется ли он этим, чтобы заставить Гайона выступить на его стороне?
Юдифь с опаской посмотрела на портьеру, закрывающую вход.
— Гайон — не дрессированный пес, чтобы вставать на задние лапки без собственного на то желания, — Юдифь улыбнулась, расслышав голос мужа.
— Ты не будешь меня ненавидеть? — робко спросила Алисия.
— Ненавидеть? — удивилась Юдифь. — Что ты говоришь, мама, конечно, нет.
Губы Алисии задрожали. Юдифь нагнулась и горячо обняла мать. Та в изнеможении откинулась на подушки. Кружилась и болела голова, но с сердца будто упала огромная тяжесть.
— Я боялась, ты не простишь и возненавидишь меня, или испытаешь отвращение. Видит Бог, я сама зачастую ненавидела себя.
Юдифь сжала руку матери.
— Оставим этот разговор. Он и так уже принес много горя. У тебя были причины. Я понимаю.
— У тебя с Гайоном все хорошо?
— Да, — Юдифь зарделась при воспоминании о том, что сказала бы мать, если бы знала, чем они занимались два часа назад. Она едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
— Правда? — переспросила Алисия, не поняв настроения дочери.
— Истинная правда.
Юдифь взяла себя в руки и улыбнулась.
— Кстати, Майлз ходит под дверью, весь извелся от нетерпения. Я впущу его.
Не дожидаясь согласия, Юдифь направилась к портьере.
Август 1101
Гайон откинул голову на мягкую спинку кресла, закрыл глаза и мгновенно уснул. Он научился этому по необходимости, мог даже задремать в седле, хотя это было небезопасно. Приученный к седлу с рождения, он бы не упал, но атака валлийцев или одного из вассалов де Беллема грозила застать врасплох.
Гайон чувствовал, что его загоняют в угол. Генрих требовал людей, денег и провианта, все это нужно срочно изыскать. Кертхоуз угрожал с моря, де Беллем со своей сворой выжидал удобного момента, и в довершение всего графа Хью внезапно парализовало, он лежал при смерти в нормандском монастыре. Его наследник — еще ребенок, что составляло предмет немалой радости для жителей Уэльса, и те уже совершали пробные вылазки на плохо укрепленные границы графства. Гарнизон Кермела дважды за последнюю неделю отражал набеги.
Гайон делал все возможное, но опасался, что этого недостаточно. Четыре ночи тому назад ему приснился сон — он, связанный по рукам и ногам, тонет в озере липкой крови. Он проснулся, судорожно глотая воздух и дрожа от ужаса. Оказалось, Кади взобралась на грудь и лизала лицо, требуя, чтобы ее выпустили из комнаты.
Гайон впал в ярость, однако, почувствовал не которое облегчение, но дрожь не проходила. Юдифи пришлось разбудить служанку и послать за шотландским крепким коньяком. С тех пор кошмары не повторялись, но действительность была не лучше.
Весь год приходилось сдерживать непомерные амбиции де Беллема. В январе Мейбл из Торнифорда родила здорового мальчика и назло всем недругам мать и дитя благополучно перенесли послеродовой период. Под предлогом крещения малыша де Лейси созвал военный совет, на котором председательствовал граф Шрусбери, в лицо расточавший королю учтивые улыбки, но столь открыто строивший козни за спиной, что улыбки воспринимались как оскорбление. Генрих, лишившись поддержки доброй половины баронов, был вынужден проглотить обиду.
В феврале Ранулф Фламбард совершил побег из Тауэра — лондонской тюрьмы — и поспешил в Нормандию на помощь Роберту Кертхоузу. Фламбард славился как способный дипломатичный прелат, умевший исторгнуть кровь из камня и мастерски использовать ее в своих интересах. Если бы Генрих был склонен паниковать, то давно бы сделал это. Однако, он продолжал спокойно собирать силы, стараясь выковать из своей армии хороших бойцов. Гайон помогал в обучении военному ремеслу. В основном это были простые крестьяне, которые составляли костяк армии. Они не могли устоять против более опытных сил противника, для которых война — профессия. Это были нормандские и фламандские наемники — стая свирепых голодных волков, которым платили за дикую охоту, за то, чтобы они перегрызали горло добыче, истребляя все живое на своем пути.
Гайон вспомнил жаркий летний день, когда король лично проверял, как идет обучение рекрутов. Тогда он сказал Генриху, что добился бы большего успеха, если бы обучал крестьян владеть дубинкой и копьем, это далось бы им гораздо легче, чем искусство рыцарского боя, чему следует учиться с рождения. Генрих только загадочно улыбнулся.
— Роберт умеет прислушиваться к голосу разума, — бросил он как бы между прочим. — На самом деле он не желает моей крови и примыкает к тому, на чьей стороне сила в данный момент... особенно, когда в качестве довода выставляется большая опытная армия. Овца в волчьей шкуре, так, пожалуй, можно его назвать, — он хитро засмеялся.