Любовь с первого лайка
Шрифт:
«Облом. Это значит, я не могу тебя никуда пригласить?»
Обожаю свою жизнь.
«Я этого не говорила», – набираю я.
Сегодня первый за эту весну день, который уже намекает на приближение лета. Солнце льется сплошным золотым потоком на мои голые ноги. Я нажимаю «Отправить». И смотрю, как всплывает ответ.
Глава 5
Я жду не дождусь свидания с Блейком в субботу днем – и все-таки зеваю. То есть во весь рот. Я на ногах с шести утра, обвешивалась украшениями – уши, запястья, пальцы, – снимала их для нашего Инстаграма. Большую часть фотографий
Обычно я не работаю по субботам с утра, но сейчас я с ума схожу. Вчера я получила от арендодателя письмо – плохие новости. Когда в середине ноября закончится наша двухгодичная аренда, плату поднимут на двадцать процентов. А поскольку квартира у меня в том же здании, плата за студию тоже взлетит на двадцать процентов в месяц. До конца октября мы должны решить, продлевать аренду или нет. Я всегда знала, что первоначальную цену – она тоже заоблачная – мы надолго не сохраним, но не решилась подписать договор дольше, чем на пару лет. Тридцать процентов мелких бизнесов прогорает в первые два года. Я нервничала, что если мы свяжемся с настоящим, из кирпича и штукатурки, магазином на дольше, то непременно прогорим.
Все это объясняет, почему Блейк меня застает посреди зевка, с разинутым ртом и скошенными вверх глазами прямо у выхода из Центрального парка на Восточную Семьдесят девятую улицу. Повезло еще, что я додумалась прикрыть рот ладонью, и, глядя на меня, не сразу видишь мои коренные зубы во всей красе. Помолвочное кольцо я снять не забыла.
– Прости, тебе со мной уже скучно? – шутит Блейк.
Боже, он просто прелесть. Сегодня он одет не так строго – в оливковые чиносы и тонкий темно-синий джемпер с поддернутыми рукавами.
Я игриво толкаю его кулаком.
– Нет, я рано встала. Работала.
– Сочувствую, – кивает он. – Помню, как оно.
– Тебе больше не приходится работать по выходным?
Он дипломатично пожимает плечами.
– Сейчас все идет более-менее по накатанной, хотя, конечно, легко никогда не бывает. Но вообще я могу освободить день в субботу, если оно того стоит.
Он так флиртует, что я невольно улыбаюсь. Блейк позвал меня в парк на пикник, и я согласилась, несмотря на то, что мне далеко идти. Он сказал, что принесет одеяло, багет и какую-нибудь нарезку. Я тут же вызвалась принести сыр и вино. Если нам предстоит провести вместе хоть какое-то время, Блейк должен кое-что знать: я не могу без сыра.
Я поднимаю пакет из Бедфордской сырной лавки, свисающий с моего запястья.
– Это того стоит?
Он с любопытством заглядывает в пакет.
– Там гауда, козий сыр и бри с трюфелем, – поясняю я.
– Отлично, – говорит он.
Мы
– Так ты уезжал из города на прошлые выходные? – спрашиваю я.
– К брату в Бостон, – сообщает он. – У них с женой в феврале родилась дочка. Я ездил, когда она только появилась, и хотел еще раз их навестить.
– Очень мило, – говорю я.
Я не могу не думать о Софи. Я же знаю, что у нее каждый раз, как она слышит о младенцах, сердце разрывается – и у меня что-то вроде боли, вызванной сочувствием.
– Она такая крошечная. Такая славная. Белль, так ее зовут.
– Бэби Белль. Бэбибелль. Как сыр, – не подумав, произношу я.
Едва эти слова слетают у меня с языка, мне хочется умереть от неловкости.
Блейк останавливается и хохочет.
– Ты что, только что сравнила мою племянницу с сыром? – изумленно спрашивает он.
– Мозг с односторонним движением, – отвечаю я, снова поднимая пакет из сырной лавки.
Мы доходим до Большого луга, моей любимой части парка. Это овал пышной травы, гладкий и залитый солнцем посередине, с бейсбольными полями по краям. Каждые несколько шагов попадаются группки людей: женщины проверяют новое тепло босоножками и открытыми платьями, растянувшись на полотенцах с книжками; пары отдыхают, положив друг другу головы на колени; кто-то играет с собаками и детьми во фрисби; парень с голым торсом занимается йогой в тени дерева; две команды Младшей лиги в ярких формах стоят друг против друга. Блейк указывает на открытое место.
– Туда? – спрашивает он.
– Конечно.
Он вытаскивает из синего холщового рюкзака большое клетчатое одеяло для пикников. Мы устраиваемся: я раскладываю сыр, украдкой откупориваю розе, разливаю его по пластиковым стаканчикам и сую обратно в сумку, пока полиция на краю парка не заметила; Блейк устанавливает маленький динамик, чтобы проигрывать музыку со Spotify, выкладывает на одеяло упаковки индейки и салями, начинает резать багет. А потом… тишина. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. Ненавижу эти первые свидания, когда или обмениваешься с кем-то деталями биографии – где вырос, сколько у тебя братьев и сестер, – либо неловко молчишь. Не хочу, чтобы так было.
Он берет козий сыр, который я принесла, и изучает этикетку – дольше, чем нужно.
– Хорошо, что это не камамбер, – говорит он.
Я тут же хватаюсь за то, что он сказал, слишком быстро, хочу, чтобы неловкий момент быстрее прошел.
– А чем тебя не устраивает камамбер?
– Когда я учился за границей, в Париже, мы с приятелем снимали квартирку в Шестнадцатом округе, – говорит он. – В первый день купили камамбер, и, не успели опомниться, она вся провоняла сыром. Первую неделю прожили с окнами нараспашку. В январе.
– Ха.
– Ты училась за границей?
– Нет.
– Ох. Извини.
Новая пауза.
– Я хотела. В смысле, поучиться за границей. Но курсы, которые меня интересовали, не совпадали с городами, которые мне нравились, так что я решила, что оно того не стоит.
– Да, разумно.
Снова пауза. Мы оба возимся с едой и прихлебываем розе.
– Ты взяла стаканчики Solo? – говорит он, подняв бровь.
Я смотрю на свой пластиковый стаканчик.
– А что?
– Не помню, когда я последний раз из них пил. Может, в выпускном классе, весной, когда влюбился?