Любовь шевалье

Зевако Мишель

— Понимаешь, нас с Пакеттой пригласили поразвлечься…

— Это когда же?

— В воскресенье, есть еще время подготовиться; ты нам не поможешь?

— А что вы хотите, милашки? Какие-нибудь украшения? Или пояски?

— Да нет, Като, мы решили нарядиться, как приличные женщины, ну например, как состоятельные горожанки. Там соберется солидная публика: судьи, священники, понимаешь?.. Мы с Пакеттой все свои тряпки перебрали; для нашей работы они вполне подходят: сама знаешь, нам лишь бы вырез пониже, да платье поярче, а вот в такую компанию их не наденешь… Като, ну

пожалуйста, найди нам что-нибудь к воскресенью, а лучше к вечеру субботы…

Като изумленно уставилась на них:

— Куда это вы собрались? Что за развлечения с судьями и священниками? Чем вам ваши наряды не хороши? Да вы в них — просто загляденье… На свадьбу вас, что ли, пригласили или на фейерверк?

— Нет, Като, — опустив глаза, промолвила Пакетта, — мы будем присутствовать на допросе…

Като окаменела. Она не верила своим ушам. Потом почтенная трактирщица взорвалась:

— Да где же это видано? На что там глядеть? Будут пытать какого-то несчастного, он будет стонать… Я один раз наблюдала за колесованием: и сейчас, как вспомню, прямо руки трясутся.

— Да мне вовсе и не хочется, — пожала плечами Руссотта-Рыжая, — а вот Пакетте интересно. Да и отказаться неловко: господин де Монлюк — щедрый клиент, правда, приходится исполнять все его фантазии.

— Значит, это господин де Монлюк решил показать вам пытки? Комендант крепости Тампль?

— Он, он! Человек влиятельный…

— И куда же вы с ним отправитесь?

— Прямиком в Тампль. Там мы притаимся в крошечном чуланчике рядом с камерой пыток. Если нас, не приведи Господь, обнаружат, то мы назовемся родственницами узников… Скажем, что хотим поддержать их…

— Не стала бы я на вашем месте соваться в тюрьму…

— Ах, Като, дорогая, ну помоги нам! А то мы лишимся такого клиента, как господин де Монлюк! — чуть не плача, проговорила Пакетта.

— Ну ладно! — вздохнула Като. — Я раздобуду вам платья.

— К субботе?

— К субботе. Загляните ко мне вечером, как мы условились.

Обрадованные гостьи захлопали в ладоши и чмокнули достойную трактирщицу в румяные щеки.

— Любопытно, — пробормотала Като, — кого там будут допрашивать?

— Двоих мужчин, — беззаботно откликнулась Пакетта.

— И кто же эти бедолаги?

— Пардальяны, отец и сын, — ответила Руссотта.

Толстуха онемела. Побелев, как полотно, она трясущимися пальцами принялась катать по столу хлебный шарик. Она относилась к отцу и сыну с неподдельной теплотой. Когда-то Като и Пардальяна-старшего связывали весьма нежные чувства, и роман их тянулся довольно долго — не то две недели, не то четыре, Като уже точно не помнила. Но она даже вообразить себе не могла, что весть об ужасной участи ветерана поразит ее в самое сердце.

Всю свою жизнь Като не слишком утруждала себя размышлениями. Толстуха не была ни плохой, ни хорошей. Она инстинктивно подавляла в себе те чувства, которые могли причинить ей боль. Като нечасто проливала слезы. Самой большой своей бедой она считала то, что разжирела, подурнела и потеряла прежнюю привлекательность.

И все же трактирщица давно и тайно обожала шевалье де Пардальяна. Ни один из знатных господ, которых доводилось видеть Като, ничем не напоминал этого молодого человека. Она никогда не встречала такого сочетания грации и достоинства, гордой замкнутости и веселой насмешливости, доброты и сострадания к людям. Като нередко думала о Пардальяне-младшем, потом приближалась к зеркалу и испускала тяжкий вздох… Однако она даже не подозревала, что ее симпатия к шевалье удивительно похожа на влюбленность! Но Като нравилось иногда помечтать о том, что она может стать для Пардальяна-младшего другом, защитницей, служанкой, беречь его и преданно ухаживать за ним до самой смерти.

И вот теперь отец и сын обречены на гибель!.. Их ждут страшные муки!..

Като впала в такое отчаяние, что у нее потемнело в глазах. Руссотта уловила перемену в настроении толстухи:

— Ты что, огорчилась? Эти Пардальяны — твои приятели?

— Нет, нет, что ты! — замотала головой Като.

— Так достанешь нам наряды?

— Да, — механически кивнула Като. — Тряпки я для вас найду… А приглашены вы, значит, на воскресенье?

— Допрос начнется в воскресенье утром, но мы должны быть в Тампле в субботу вечером. Господин де Монлюк ожидает нас ровно в восемь, ясно?

— Да, да… А теперь ступайте!

Гостьи пылко расцеловали свою покровительницу и убежали. А Като замерла у стола, закрыв лицо руками.

— Воскресенье! Воскресенье! — прошептала она и расплакалась.

Читатели, наверное, забыли, что допрос Пардальянов был назначен вовсе не на воскресенье, как думали Пакетта и Руссотта, а на утро субботы. Марк де Монлюк пригласил ночных фей полюбоваться пытками, но быстро образумился. Однако он был непрочь поразвлечься с девицами и потому заявил им, что дознание состоится в воскресенье. Монлюк велел Пакетте и Руссотте прийти в Тампль в субботу вечером; он решил, что до утра они отлично проведут время, а затем он сообщит им, что допрос отменили, и вытолкает дамочек на улицу.

Прояснив ситуацию, вернемся к Като. Нам уже известно, чтo она была особой решительной и энергичной. Когда сгорел ее первый трактир, она мужественно перенесла жестокий удар судьбы. Перед этим, во время осады ее заведения, она являла чудеса храбрости, помогая Пардальянам отражать атаку за атакой. Да, чего только не видела в жизни эта женщина, прекрасно знавшая парижское дно!

Она недолго горевала, скоро вытерла слезы, треснула кулаком по столу и уверенно сказала сама себе:

— В ночь с субботы на воскресенье мне нужно попасть в крепость Тампль!

Голос толстухи звучал столь твердо, что каждому стало бы ясно: от своей идеи Като не откажется никогда!

Внезапно из зала донеслись дикие крики. Като поспешила к своим гостям.

— Что тут происходит? — сердито поинтересовалась она.

— Укокошили! Старуху укокошили! Это Руссотта и Пакетта!

Громче всех вопили проститутки: они ненавидели двух подруг, завидуя их привлекательности и успеху, которым те пользовались у клиентов. Иначе уличные женщины и не посмотрели бы в сторону трупа, но сейчас надрывались вовсю, устроив жуткий гвалт.