Любовь священна
Шрифт:
Герцог вынул из кармана бумажник, достал оттуда деньги и протянул их леди Милли. Она медленно и спокойно приняла их, затем посмотрела на него и сказала:
— Однако вы богаты!
Ее слова звучали совершенно недвусмысленно, и во взгляде была явная обида. Некоторое время герцог молчал, потом повернулся и вышел из казино. Он знал, что Милли сердита на него за то, что четыре ночи ждала его напрасно. Прося у герцога деньги столь беспардонно, она как бы утверждалась в своей власти над ним и показывала всем присутствующим,
Вероятно, не будь он уже выведен из себя словами графини Минторп, он не отреагировал бы так болезненно на шпильки леди Милли. Сейчас же он почувствовал, что если останется в казино еще немного, то нарушит все нормы приличия и взорвется.
Герцог всегда гордился своим самообладанием. Он никогда не повышал голоса, даже на слуг, и ни разу ни с кем не поссорился. Когда он бывал раздражен, то становился холодным как лед, и это действовало на окружающих гораздо сильнее, чем если бы он кричал. Голос его звучал тогда, как удар хлыста, хотя сами слова не были оскорбительны.
Впитанные герцогом вековые традиции семьи, в которой из поколения в поколение воспитывались чувства собственного достоинства и независимости, делали его более могущественным в убийственном молчании, чем в открыто выраженном возмущении.
В этот момент он ненавидел леди Милли и все светское общество, которое вторгалось в его жизнь, давило на него и загоняло его в угол.
Герцог очень долго стоял на палубе, пока яхта не вышла в открытое море и Монте-Карло стало не больше звездочки. Потом он спустился вниз. Ему не спалось, и всю ночь его мучили неприятные мысли о будущем, полном риска.
Теперь, подходя к Алжиру, Этерстон с облегчением подумал, что наконец-то он отделен от ненавистного ему мира, в котором он жил, необъятным Средиземным морем.
Он бывал здесь и раньше, и теперь ему так необходим был восточный мистицизм Алжира после блестящей, помпезной, неискренней Европы. Его неодолимо влекло сюда из роскошного казино.
Герцог очень хорошо знал узкие аллеи, на которых бывало порою так темно, что приходилось пробираться ощупью, и где мужчины и женщины в национальных костюмах что-то продавали, покупали, ели, спали, молились и играли в азартные игры. В маленьких тесных палатках продавались драгоценности, серебро, ковры, изделия из кожи и множество самых примитивных сувениров.
Герцогу был хорошо знаком запах крепких арабских духов, приготовленных из мускуса, запах экзотических блюд, жарящихся под открытым небом, запах ладана, проникающий из душного базара и сухой терпкий запах пустыни, исходящий, казалось, от самих людей.
Ему казалось, что все здесь приветствует его, и прежде всего он хотел навестить своего давнего друга, который был для него неотъемлемой частью Алжира. Хотя было еще не время для визитов, герцог приказал слугам нанять экипаж и покинул набережную.
Путь его лежал не
Наконец экипаж подъехал к небольшой белой вилле с изумительным видом на залив и прекрасным цветущим садом. Слуга проводил герцога на террасу, где отдыхали мужчина и женщина.
С минуту они смотрели на него, не веря своим глазам, потом мужчина вскочил на ноги.
— Неужели это ты? — восторженно воскликнул он.
— Ты удивлен? — спросил герцог, протягивая руку.
— Удивлен? Я потрясен! — ответил Николай Власов. — Потрясен и очень рад.
Друг герцога был немного старше его и обладал необъяснимым чисто русским шармом, который делал его привлекательным как для мужчин, так и для женщин.
Он пожал герцогу руку, затем обнял и подвел к столу.
— Фелица, дорогая, — сказал он, — это наш друг герцог Этерстон, которого я счастлив видеть.
— Очень приятно, ответила госпожа Власова.
Герцог уже много лет знал Николая Власова, когда тот был на дипломатической службе, а госпожу Власову видел только раз незадолго до их побега. В свое время это вызвало крупный скандал.
Николай Власов был русским атташе при английском дворе и пользовался огромной популярностью и уважением. Однажды, будучи в отпуске в Петербурге, он встретил там жену пожилого дипломата и без лишних объяснений увез ее. Они сбежали в Алжир, и только через пять лет ее муж согласился развестись с Фелицей, и она смогла выйти за любимого человека.
Это были годы остракизма и преследований, годы, когда никто с ними не разговаривал, когда их обвиняли в возмутительном поведении и жизнь их была очень нелегка. Герцог, однако, не бросил друга в беде и первые несколько лет даже помогал ему материально.
Позже Николай Власов занялся писательским трудом. Он прислал герцогу рукопись своей первой книги, которую Этерстон прочел и передал издателю, одному из своих приятелей. Он надеялся употребить все свое влияние, чтобы напечатать книгу, но ему не пришлось ничего делать, так как издатель, прочтя ее, заявил, что Николай Власов — непризнанный гений.
Первая книга Николая имела головокружительный успех, а вторая и третья стали бестселлерами не только в Англии, но и во всем мире. Они были переведены даже на русский язык, и Власов считал это своим триумфом.
Без сомнения, он был теперь богатым человеком и не отказался бы от того, чтобы увеличить свое состояние. И он никогда не забывал тех, кто помог ему в трудную минуту, а таких друзей было не так уж много.
Когда герцог сел за стол и ему подали чашку кофе, Власов спросил:
— Как ты оказался здесь? Почему не предупредил о своем приезде?