Любовь в прямом эфире
Шрифт:
— А ты? — Надя посмотрела на него в упор. — Ты кто?
Саша засмеялся.
— Я недавно перешел на стадию юноши. Я так думаю.
— Откровенно, по крайней мере, — сказала Надя, чувствуя необыкновенную легкость. Как будто только что Саша помолодел на десяток лет, которые их разделяли. Что бы он ни говорил, но ему уже за сорок. Да, он хорошо выглядит, но она-то знает, сколько ему лет. Его сын Игорь закончил университет.
— Так чем же я, взрослый человек, отличаюсь от вас, уважаемый юноша? — Надя откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, как это делала Клавдия Михайловна.
— Отвечаю. Знаешь, какой принцип исповедует взрослый человек? — Он сделал паузу и сам ответил на свой вопрос: — Радуйся всему хорошему и не расстраивайся, если что-то не складывается. Разве это не твой принцип? Будь ты, Надя, человеком другой степени зрелости, ты бы не сидела здесь сейчас.
— А где?
— Да ты бы плакала, забившись в угол, в своем сером и скучном Копчагае.
— Ты там был? — спросила Надя.
— Был однажды. В командировке. Знаешь, у меня цветное восприятие мира. Я должен признаться, что от твоего города у меня в памяти остался сплошной серый цвет. Без единого пятнышка.
— Даже от неба?
— От него тем более. Я не видел на нем солнца.
— Хорошо. А говоришь, что ты юноша? Какой главный принцип у тебя?
— О-о… У нас, вечных юношей, тысяча вопросов к жизни. И мы от первого до последнего дня ищем на них ответы. Я чувствую, что многие меня не понимают. Очень часто я и сам себя не понимаю.
— Как интересно, Саша. — Надя взяла чашку. — Странное дело, но…
— Ты тоже так подумала?
— Я подумала, что, наверное, поэтому ты и занимаешься тем, чем занимаешься.
— Есть одна банальная фраза о журналистах, но она достаточна точна.
— Какая? — Надя с любопытством посмотрела на Сашу.
— Журналистика — это удовлетворение собственного любопытства за казенный счет.
Надя засмеялась.
— Понятно.
— Мой сын тоже на стадии юноши, поэтому мы с ним хорошо понимаем друг друга и вместе работаем. Он придумал эту программу. А ты попалась в наши сети.
Надя пожала плечами.
— Я на самом деле готова радоваться всему хорошему. Мне всегда интересно, что будет дальше. Что получится. Неважно, хорошее или плохое. Хорошему порадуюсь, плохое переживу, — призналась Надя.
— Правда? — спросил Саша, глядя на нее в упор.
— Правда, — ответила она.
— Знаешь, и еще есть один принцип, который отличает взрослых от юношей. — Он помолчал, словно пытаясь сформулировать свою мысль как можно точнее. — Взрослый человек хочет понять другого, а юноша — быть понятым другими. Мне кажется, Надя, ты захотела понять меня сразу. Я прав?
Она кивнула.
— Меня это подкупило. Ты так внимательно рассматривала мою коллекцию приемников… — Он засмеялся. — А мне хотелось, чтобы ты рассматривала так пристально только меня.
— Но это былая твоя коллекция…
— Верно. Я так себе и объяснил, — обрадовался он. — Ну что, допила чай? — Саша указал на чашку, которую Надя крутила в руках.
— Да.
— Тогда поехали. Пора на старт. — Он подмигнул ей. — Между прочим, сразу после передачи ты получишь деньги.
— Вот как? — Она хотела бы узнать сколько, но не спросила. Сейчас ей просто нужны деньги. Неважно сколько.
— Я думаю, мы тебя не разочаруем, — тоном рекламного зазывалы заявил Саша.
Надя засмеялась.
— Здорово, — сказала она.
4
«А ведь он правильно говорит», — думала Надя, сидя рядом с Сашей в машине. На самом деле она человек взрослый. И действительно радуется тому, что есть сейчас, в данный момент. И если юность — это девятый вал эмоций, то взрослый человек призывает на помощь опыт. Совершая поступки, он легче переживает последствия своих собственных ошибок, поняла она. Конец света — это когда на самом деле конец всему. Так зачем о том волноваться? А юноша…
Надя вспомнила, как мать говорила о ней:
— Надежда у нас уже родилась взрослой.
А потом, когда она собралась выйти замуж, мать сказала отцу, который был против этого брака:
— Какой смысл говорить ей, отец. Надя сама знает, что делает. И знает, как поступить, если что-то не по ней.
Так и вышло. Однажды Надя позвонила мужу на работу, была плохая связь, поэтому он не узнал ее и принял за другую женщину. А может быть, настолько горел желанием услышать тот голос, что сквозь треск и шум эфира уловил то, что хотел.
— Как я рад… Так мы сегодня встретимся? Ничего не изменилось? На том же месте?
Надя помнила странное равнодушие, охватившее ее. Она не крикнула ему: «Что ты говоришь! Да это же я, Надя…»
— Да, — сказала она. — На том же месте. Как договорились. — И положила трубку.
В тот самый миг она уже знала, что не позвонит ему больше никогда.
Из опыта, причем не только своего, а словно из всего того, что уловила в атмосфере жизни, Надя знала: единожды солгавший будет лгать и впредь.
Она искоса посмотрела на Сашу. А он? Тоже лжет кому-то? Но тут же оборвала себя. Это не ее дело.
Они проезжали мимо здания с зеркальными окнами, причем катили так близко, что Надя от неожиданности отшатнулась в сторону Саши. Ей показалось, что красная «десятка» сейчас въедет в окно. Она увидела в черном зеркале свою маленькую голову с гладко зачесанными волосами — словно девочка, дочка большого мужчины, который высился на сиденье водителя.
А ведь ее муж, поняла вдруг Надя, был даже не юношей. Он был своенравным подростком. С ним нечего делать взрослому человеку, только воспитывать. Но Наде это зачем? У нее уже был Николка.