Любовь в прямом эфире
Шрифт:
Но подумать только — Надя улыбнулась себе в зеркало, подкрашивая коричневой тушью ресницы, слова Марии… сбываются? Нет, нет, не стоит торопиться. Она засунула кисточку в футляр и с силой повернула, закрывая его. Раздался хруст. Ну вот, сломала, огорчилась Надя. И сказала себе: «Полегче!» Потом положила тушь в бордовую косметичку. Впрочем, кое-что из предсказаний Марии уже можно принять за правду.
Надя поправила воротник блузки из искусственного шелка, которая ей удивительно шла по цвету и по стилю. Крепко сжав пальцами кончик воротника, она заставила его смотреть в нужную сторону. Потом встала, повернулась боком к зеркалу, проверяя, хорошо ли сидят брюки и не вырисовываются ли контуры трусиков — она терпеть этого не могла на других, а на себе — тем более. Все в порядке, довольно улыбнулась Надя. Потом сунула ноги в желтые кожаные мокасины и нацепила на плечо коричневую сумку.
— Клавдия Михайловна, я поехала!
— Удачи, Надя, — коротко бросила тетка, не отрываясь от своего дела. Она стояла на веранде и наливала воду в пол-литровую баночку, куда собиралась поставить отросток девичьего винограда. Клавдия Михайловна не первый год упорно шла к своей цели увить девичьим виноградом весь дом. И уже весьма преуспела в этом — голой осталась только северная сторона деревянного строения.
2
— Кира, приготовься, тебе придется заняться девушкой. И как следует, пожалуйста… — Саша вкрадчиво улыбнулся и посмотрел на Киру «особенным» взглядом.
— Опять? — Коротко стриженная черноволосая женщина с обманно-сонным выражением лица повернулась к Артемову. — Саша, ну когда ты наконец утомишься?
— Не слышу искренности в голосе. В нем нет огня, — засмеялся тот, а Кира не сводила глаз с его губ. — И потом, что значит опять? У нас с Игорем сегодня эфир. Ты понимаешь, что это будет за эфир? Он взорвет всех и вся! Он…
— Перестань хвастаться! — Кира командно подняла руку. — Едва я переступила порог студии после отпуска, мне про вашу программу все уши прожужжали. Сенсация… Потрясение основ… Новье… Всего и не вспомнить.
— Но это правда, Кира. И ты увидишь… — подмигнул он. — Программа, после которой к Игорю будут стоять в очереди все, все… — Он хотел добавить что-то еще, но наткнулся на холодный взгляд Киры. — В общем, ты должна поработать. — И произнес эту незатейливую, проходную фразу таким неожиданно холодным тоном, что Кира вздрогнула.
«Отвыкла», — насмешливо осудила она себя. Но он всегда был такой. Когда был ее. Таким и теперь остался, когда уже не ее.
Кира выпрямилась и прямо посмотрела ему в глаза. Что ж, Александр Артемов такой, какой есть. То горячий, как угли из костра, и следом — холодный, как кусок арктического льда.
— Ты уже видела пленку? — спокойным тоном поинтересовался Артемов.
— А то, — фыркнула Кира. — Битком набитый вагон, немытые физиономии, нечесаные головы… — Она поморщилась. — Таких я бы вообще не трогала. Оставила натуральными.
— Они и останутся натуральными, на пленке. Но в студии будет девушка из той электрички. Я о ней говорю.
— Вот как? Она есть на пленке? Не заметила ничего выдающегося. Ни одного приличного лица, — бросила Кира и поджала губы.
— Не туда смотрела, — ухмыльнулся Артемов. — Но когда ты ее увидишь… — Его лицо расплылось в улыбке, и Кира почувствовала, как засосало под ложечкой. Это потому, что не завтракала, поспешила она себя успокоить. Никакой другой причины нет!
— Ты знаешь, кто такие богомолы? — вдруг спросила Кира и сощурилась, глядя на Сашу.
— Люди, которые молятся Богу, — не задумываясь ответил тот.
— Не-ет, — протянула она и окинула его насмешливым взглядом. — Это насекомые. Я сейчас занята на программе о живой природе, — сказала Кира. — Потрясающе похожи на тебя.
— Это что, оскорбление? — поинтересовался Саша нарочито спокойным голосом.
— Нет, просто образное сравнение. Между прочим, у богомола несколько имен, одно другого завлекательней.
— У меня тоже: — Саша, Шурик, Александр Павлович… — Артемов засмеялся. — А тебе нравилось еще одно. Помнишь? — Его губы сложились в ехидную усмешку.
Но Кира не обратила внимания на его слова.
— Его называют листоног венценосный, живодер трехцветный, дьявольский лик. Он зеленого цвета и может походить на цветок орхидеи… — Кирины щеки заалели. — Но дело не в этом… — Она перевела дыхание.
— А в чем же? — Саше стало по-настоящему интересно.
— Он один из самых страстных обитателей нашей планеты, вот в чем. Никто, ни одно живое существо, не способно на гибель ради любви.
— Слушай, ты что-то…
— Так вот, дорогой, я тебя отпускаю на свободу. Все женщины мира — твои. Ты ведь этого хочешь и будешь хотеть всю жизнь: искать ту единственную, которая составит твое счастье.
— Ты меня отпускаешь? Но мне казалось…
Кира не слушала, она выплескивала то, что, судя по всему, сидело у нее в мозгу и давно просилось на свободу. Саша молчал, позволяя ей высказаться. Что ж, надо быть галантным — если он бросил ее, то пускай хоть выговорится.
— Я не стану тебе мешать. Но имей в виду, богомолы за свое призрачное счастье расплачиваются жизнью! Жаркие объятия — и смерть!
— От инфаркта? — насмешливо спросил Саша.
— Нет, это было бы слишком просто, — засмеялась Кира и выдохнула: — Их съедают во время занятия любовью.
— Ты меня так горячо ненавидишь? — тихо спросил Саша.
Кира молчала.
— Я не шучу, — наконец заговорила она. — Это все правда. Знаешь, мне даже захотелось завести себе богомола.
— Их продают?
— Да, сейчас очень модно держать это насекомое в доме. Можешь как-нибудь пойти в зоопарк, на выставку-продажу, и полюбоваться.
— Слушай, Кира, какая ты жестокая. Ты купишь пару, а потом останешься с одним? То есть, если я правильно понял, с одной? С девочкой-богомолом?
— Я не собираюсь щекотать себе нервы и подпитываться адреналином, — засмеялась Кира, а ее шея пошла пятнами. — Я не собираюсь смотреть, как одно насекомое сожрет другое. Я куплю одного и буду им любоваться. Я буду наблюдать, как он неустанно ищет себе ту, которая его могла бы съесть… во время любви.