Любовь-война
Шрифт:
Соседки переключаются на активное обсуждение шмоток, а я молча погибаю от бессильной ярости, которая раскаленным железом обжигает все мое нутро. Как Шульц мог целоваться с Нарьяловой? Он ведь раньше был выше всех этих глупых отношений с девчонками. Неужели и правда влюбился?
Жадно хватаю ртом воздух и изо всех сил сжимаю влажными ладонями одеяло, чтобы хоть как-то подавить разъедающую меня злобу. К тому моменту, когда девочки ложатся спать, я чувствую себя так, будто во мне медленно догорает фитиль взрывчатки. Мне просто необходимо выместить свой гнев на ком-то или на чем-то,
Убедившись в том, что соседки видят десятый сон, встаю с кровати и шлепаю босыми ногами по полу. Вытаскиваю из тумбочки ножницы, а затем приближаюсь к шкафчику Нарьяловой. Я нахожусь в каком-то странном полубессознательном состоянии, поэтому едва ли отдаю себе отчет в своих действиях. Не анализирую и уж точно не думаю о последствиях.
Бесшумно отворяю дверцу шкафа и, плюнув на все этические нормы, начинаю в нем копошиться. Где там ее хваленое платье аквамаринового цвета? Аквамариновый – это вообще какой? Голубой, что ли? Вроде да. В темноте разобрать цвета получается с трудом, но едва руки натыкаются на бумажный пакет с чем-то мягким внутри, как я сразу понимаю, что отыскала нужную мне вещицу.
На первый взгляд, платье и впрямь симпатичное, но рассматривать его детали мне некогда. Натянув ткань, подношу к ней ножницы и, ни секунды не сомневаясь, начинаю кромсать. Щедро подрезаю подол платья, делая его невообразимо коротким, пару раз прохожусь по рукавам-фонарикам и, наконец, оставляю знатный надрез на животе. Так-то лучше.
Запихиваю платье и кусочки ткани обратно в шкаф и с чувством выполненного долга ложусь спать. Может, я, конечно, поступила дурно и гореть мне за это в аду, но жалеть о содеянном не собираюсь. Такого глубокого удовлетворения я давно не испытывала.
Раскрываю глаза от жуткого душераздирающего визга, который заполняет собой все пространство комнаты.
– Господи! Мое платье! – верещит Нарьялова, со слезами на глазах разглядывая плоды моих ночных трудов. – Кто это сделал?!
Сонно тру веки и одновременно с широким зевком выдаю:
– Это я. Ты же любишь мини, вот и носи. Благодарности не нужно.
Несколько секунд Арина неверящим взором буравит мое лицо, а потом в сердцах выкрикивает:
– Ну ты и гадина, Кавьяр! Я так и знала, что ты мне завидуешь!
– Тебе? – чуть не давлюсь собственной слюной. – Чему тут завидовать? Ногам твоим округлым или мозгам размером с горошину?
Нарьялова становится красной как рак и, наверное, вот-вот начнет дымиться.
– Ты завидуешь тому, что я нравлюсь мальчикам и у меня много подруг, - вопит она.
– Да класть я хотела и на тех, и на других, - беззаботно жму плечами.
– А еще тебе покоя не дает, что Шульц за мной ухаживает! – ядовито продолжает Арина. – Я же вижу, как ты на него смотришь! Как преданная шавка в ожидании косточки!
А вот это она зря ляпнула.
Молниеносно вскакиваю с кровати, а испуганная моим резким движением Нарьялова пятится назад. Напираю на нее до тех пор, пока блондинка не впечатывается спиной в стену.
– Еще раз тявкнешь что-то подобное, урою, - тихо, но твердо говорю я, поднося
Должно быть, вид у меня очень воинственный, потому что былой пыл Арины мигом улетучивается.
– Поняла, - сжавшись, затравленно кивает она.
– Вот и отлично. И в следующий раз думай, что говоришь.
Окидываю взглядом притихших соседок и довольно ухмыляюсь. Теперь каждая из этих куриц сто раз подумает, прежде чем что-то вякнуть в мою сторону.
Глава 17
Кристина
Признаться честно, когда я резала платье дуры Нарьяловой, то понятия не имела что она ТАК из-за этого расстроится. Это ведь всего лишь вещь, тряпка, зачем по ней убиваться?
Но Арина и ее подруги, очевидно, придерживаются другого мнения. Кудахчут и льют слезы над останками платья так, будто умер их близкий человек. И ладно бы ревела только Нарьялова, но к ней еще ведь и печальная Марина с Лизой Перемыкиной присоединились! И если первой только дай повод поплакать, то вторая меня искренне удивила.
Хотя позже все встало на свои места: выяснилось, что Арина обещала одолжить Лизе это платье на фотосессию в конце смены, вот та и примкнула к числу страдающих.
Не обращая внимания на полные ненависти взгляды соседок, как ни в чем не бывало собираюсь на завтрак и выхожу из комнаты. День сегодня на редкость солнечный и безветренный, так что мое настроение неумолимо ползет вверх. Правда ровно до тех пор, пока я не встречаю Шульца.
Вижу его на подходе к корпусу столовой, и сердце предательски екает. Когда наши взгляды пересекаются, он отводит глаза в сторону, делая вид, что мы незнакомы. Должно быть, до сих пор злится из-за вчерашнего. Ну и пусть! Я и сама вовсе не горю желанием с ним общаться! Как только подумаю, что он лизался с Нарьяловой, аж мурашки по спине бегут. Брр, противно!
Однако, несмотря на обоюдную обиду, завтракать нам с Андреем все же приходится за одним столом. Никто из нас не готов ретироваться и сидеть в одиночке, как какой-то изгой.
Поэтому приходится хлебать жидкую манку, параллельно гипнотизируя взглядом окно, чтобы лишний раз не напарываться на колючий взгляд Шульца. К счастью, за едой друг, как и я, почти не участвует в общем разговоре, лишь хмуро кивает, если к нему обращаются, так что завтрак проходит относительно спокойно.
Однако сразу после него начинается настоящее сумасшествие. На выходе из столовой меня отлавливает наша вожатая Ольга, за спиной которой толпятся мои соседки по комнате, и начинает верещать на всю округу:
– Как ты могла так поступить, Кристина? Портить чужие вещи – это верх наглости и безответственности!
Естественно, на ее визг сбегается чуть ли не весь лагерь. Скучковавшись, ребята с интересом наблюдают за нашими разборками.
– Платье мне очень дорого! – всхлипывая, вклинивается Арина, которая, судя по ее распухшим глазам, так и не переставала реветь. – А ты просто взяла и искромсала его в клочья!
– Это клевета, - глядя прямо в глаза вожатой, говорю я. – Я не портила ничьи вещи.