Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
За лесом лениво разгоралась заря. Вклиниваясь в сонную перекличку птиц, какой-то дятел-трудоголик самозабвенно долбил сухое дерево в поисках еды. Вот у кого нужно уточнять, сколько тебе жить осталось. Кукушка со своими тремя несчастными "ку-ку" на роль оракула годится с большой натяжкой.
Пелагея чудесным образом исцелилась. Ночью ее впервые за долгое время не донимала боль. А с рассветом обнаружилось, что в организме произошли перемены. Зрение стало лучше, в голове установилась небывалая ясность, а тело приобрело ни с чем
Пелагея озадаченно посмотрела на билеты, которые после ухода невидимки так и остались валяться на кровати зловещим напоминанием. И перевела взгляд на перстень — он сидел у нее на указательном пальце, как влитой. В овальной золотой оправе зеленел изумруд с вкраплениями радужных блёсток. Настоящий? Подделка?
Нет, это она, Пелагея, подделка. Хотя точнее было бы сказать, чужая. Инородный объект. Нелегал, которому за незаконное пребывание на территории средних миров грозит безвременная кончина.
Но кто сказал, что этому так называемому учителю можно верить? По-хорошему, учинить бы ему допрос с пристрастием, припереть к стенке, как принято у всех порядочных следователей. Узнать, какого трухлявого пня он свистнул у нее перстень тогда, на озере. А заодно выведать, что не так с сердцем и почему его нельзя разбивать. Рано он сбежал. Ох, рано.
Убедившись, что части тела функционируют, как им полагается, Пелагея выступила на середину комнаты, раскинула руки, несколько раз повернулась вокруг своей оси… И ничего.
До визита чужака она чуть ли не каждый день превращалась в горлицу и летала по делам в лес, а то и дальше: в ближайший город, за холмы, к морю. Отныне, видимо, не суждено. Обернуться горлицей у нее не вышло.
Черный, мохнатый и вечно недовольный Граф Ужастик силой мысли подогнал к Пелагее табурет, куда она, недолго думая, и рухнула.
"Я фея. Значит могу. Могу. Могу-у-у", — принялась твердить она. Встала, развела руки в стороны. Поворот, другой, третий — и опять ничего хорошего. Полный провал.
"З-з-зелень сушеная! У меня украли вторую ипостась, — резюмировала Пелагея. — Призрак проклятый! Да чтоб ты мухоморов объелся!"
Поехать, что ли, в край Зимней Полуночи и потребовать назад свою законную сверхспособность?
Ну уж дудки! На его коварные уловки Пелагея не поведется! И разумеется, никуда не поедет. Лес буквально пророс в нее корнями, и она предвидела: в какие бы края ее ни занесло, ей придется повсюду носить лес с собой. А это довольно обременительно.
"Никуда, — злостно пробормотала она. — Ни за что!"
И вышла во двор, решительно шурша юбками.
В бадье для умывания плавал березовый листок. Кроны ворошил заспанный тёплый ветер. Утро всячески намекало: "Не расслабляться! Будет жарко".
Пелагея плеснула в лицо воды, утёрлась полотенцем с вышитым орнаментом и подняла голову. Из леса на нее в упор смотрел серийный убийца — здоровенный черный вепрь. Крупный секач два метра в холке, с налитыми кровью глазами. Клыки — как бивни моржа.
Сердце пропустило удар-другой, совершило лихой кульбит и с мастерством профессионального ныряльщика ухнуло в пятки. По коже подрал мороз. Как вы там говорили? Погибель гонится? Ну вот она, родимая. Явилась, не запылилась.
Пелагею накрыло волной ужаса. Она судорожно сглотнула и принялась пятиться — медленно, осторожно, чтобы не разозлить, не спровоцировать. Но вепря не проведешь. Как только она сделала шаг назад, чудовище бросилось на нее из кустов.
Она чудом успела забежать на крыльцо, заскочить в прихожую, запереть дверь на задвижку. И стоило ей почувствовать себя в безопасности, как два кабаньих клыка с оглушительным треском пронзили дверь насквозь. Пелагею прошила сотня ледяных игл. Неужели и правда конец?
Ну уж нет. Не на ту напали! Она подлетела к тумбе, достала из верхнего ящика шкатулку с лунной пылью — и развеяла пригоршню в воздухе. Пространство заискрилось золотом, завертело пыль в воронку празднично-блестящего смерча — и соорудило из частиц длинную полупрозрачную лестницу на чердак, с пылу с жару.
— Скорее, Граф Ужастик! Я тебя тут не оставлю, — заявила Пелагея, подхватив откормленного кота под пузо.
— Мр-ряу! — запротестовал кот. Он ненавидел, когда его носят на руках. Прямо сейчас он испытывал легкое недомогание и был не в форме, но как оправится, хозяйке точно несдобровать. На своем опыте убедится, каково это, когда тебя отрывают от земли.
Они с Пелагеей были уже на самой вершине лестницы из лунной пыли, когда дверь сдала позиции и проломилась под напором вепря. К счастью, ступеньки снизу уже порядочно подтаяли. Первая хорошая новость. А что касается второй, то банка со светлячками (эдакий живой осветительный прибор), оказалась под самым потолком, на крюке. Хотя обычно светлячков вешали на гвоздь в передней. Повезло — так повезло.
Толкнув рукой крышку люка, Пелагея загрузила на чердак недовольного Графа Ужастика, сорвала с крюка банку и тоже забралась наверх — в пыльное царство подушек и одеял.
Одеяла с подушками на чердаке выпадали с регулярностью атмосферных осадков, укладывались друг на дружку (а иногда на случайных посетителей) и исправно погружали всех живых существ в летаргический сон.
На Пелагею чары чердака не действовали. Поэтому когда ей в голову вмазалась метко запущенная подушка, она и бровью не повела.
— Идем, Граф Ужастик. Надеюсь, стена из плюща выведет нас, куда положено.
Удерживая банку-светильник перед собой, Пелагея продралась сквозь залежи одеял и вышла к плющу, затянувшему стену сверху донизу. Когда-то в незапамятные времена она еще могла задаваться вопросами, почему в банке до сих пор не сдохли светлячки и как этому ползучему растению удаётся существовать без воды и света на мрачном чердаке.