Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
С годами она поумнела, смекнула, что светлячки — непоправимо волшебные и питаются исключительно добрыми словами. А плющ поглощает тьму вместо света и растет, как на дрожжах, потому что нехватку воды успешно компенсирует сновидениями Пелагеи.
— З-з-зелень сушеная, — бормотала она, раздвигая шуршащие плети в поисках тайного хода. — Не удивлюсь, если кабана на меня натравил всё тот же уважаемый учитель. На стажировку… В край Зимней Полуночи… А не то твои дни сочтены. Ха!
Пелагея впервые в жизни так неистово мечтала кого-то укокошить.
Она поставила на пол банку со светлячками, чтобы иметь
— Да чтоб тебя ёжики покусали! — процедила напоследок она. И с пронзительным "Ай!" провалилась куда-то в заросли плюща.
Затем из зарослей донеслось шевеление. Тонкая белая ручка высунулась из проёма, проинспектировала пол и наконец ухватила банку всеми пятью пальцами.
— Граф Ужастик, ползи сюда! — крикнула Пелагея. — Я нашла!
Тайный ход на чердаке служил своего рода порталом. Задашь пункт назначения при помощи голосовой команды — и тебя со всеми удобствами переправят хоть на Луну, хоть на дно самой глубокой расщелины. Главное правило — вежливость. Порталы, сплетенные из плюща, грубиянов органически не переваривают.
— К Юлиане, пожалуйста! — распорядилась Пелагея, когда кот всё-таки приволок свое откормленное пузо к отправной точке. — Юлиана нам непременно обрадуется.
***
Юлиана обитала под Вековечным Клёном в стране Зеленых Лесов. И именно сегодня она обрадовалась бы чему угодно, только не очередным дармоедам, которые валятся, как снег на голову. День у нее выдался прескверный. А ведь как всё славно начиналось!
Она бесстрашно и отчаянно мчалась к морю босиком по осени, устланной тяжелыми расписными тканями. Мимо стройными рядками проносились деревья — сплошь в багрянце и золоте. В спину дул плотный, упругий ветер, сбежавший из лета. На полную катушку светило солнце. Лёгкие летящие одежды развевались в потоках тёплого воздуха…
Юлиана не заметила, как ее вынесло в холод, где посреди серого невзрачного суходола в цветастом сари стояла Эсфирь. Эсфирь обожала оборачиваться в куски пёстрой материи, распускать свои гладкие обсидианово-черные волосы и подводить глаза сурьмой.
— Ты пересекла точку осеннего равноденствия, — мрачно сообщила она. — Сбегай-ка домой, переодеться. Скоро похолодает.
И тут Юлиана проснулась. На рабочем месте. В разгар рабочего дня.
Над нею нависал шеф собственной персоной. Его лицо было словно вылеплено из воска.
— Не хотел тебя будить, — проворковал шеф. — Ты так мило улыбалась и причмокивала.
Юлиана отодвинулась вместе со стулом, произведя ужасающий скрежет.
— Не-е-ет…
— Я мог бы ограничиться выговором или штрафом, да только ты уже не впервые ворон считаешь, — всё тем же елейным голоском промурлыкал шеф. — Что ты, интересно, по ночам делаешь, раз днем у тебя тихий час?
— Не-е-ет, пожалуйста, — Юлиана сделала жалобные глаза, собираясь пасть ему в ноги и молить о прощении.
— Уволена! — рявкнул тот. — Чтобы через час духу твоего здесь не было!
Вот так, собственно, и началась новая эпоха в жизни отдельно взятой сотрудницы издательства. Что там у нас теперь по плану? Биржа труда, безработица, зубы на полке. А в довесок — два вечно голодных пса по кличке Кекс и Пирог.
И в этот лихой час для полного, так сказать, набора к Юлиане под Вековечный Клён принесло Пелагею. Причем с прицепом в виде вредного кота, который подхватил какую-то гадость в одной из своих бесчисленных галактик (да-да, тех самых, что рождаются и умирают в его глазищах) и мог вполне стать разносчиком магической заразы.
В роли швейцаров сегодня выступали Кекс и Пирог. Завидев Пелагею, которая взбиралась по пригорку с упитанным котом на руках (вот ведь лентяй бессовестный!), они подняли сумасшедший лай и ринулись ей навстречу.
Глядя им вслед, Юлиана испустила горестный вздох.
Она носила свою любимую походную юбку, куда успешно влезала невзирая на объемы съеденного. Ее аккуратный вздернутый носик и густая копна вьющихся волос служили объектами воздыхания для бесконечного числа поклонников. Она стояла на травке, которая зеленела круглый год. Под драгоценной, огненно-рыжей кроной, которая не пропускала дожди и холод. Возле гигантского дерева, способного защитить от грабителей и прочих мерзких типов. Но ее всё еще что-то не устраивало.
— Мне надоело жить вечно! Вечно живешь — вечно борешься за выживание. И страдаешь. Замкнутый круг! — сказала она и сгоряча пнула Вековечный Клён мыском замшевой туфли. Тот даже не шелохнулся.
— Ой, ну прости, прости! — осознала свою грубость Юлиана и обхватила необъятное дерево, насколько доставало рук. — Больно, да? Обижаешься?
Вековечный Клён не обижался.
Ему не было больно.
Обратившись человеком, он немедленно обнял ее в ответ.
Глава 3. Популярность и причины ее отсутствия
Янтарь листьев он стряс с себя, как шуршащее конфетти. Втянул ветви, разгладил морщины коры и сравнялся ростом с Юлианой. На его прекрасном, будто из мрамора выточенном лице водворилось выражение, где читались и любовь, и сострадание, но по большей части — исключительно ангельское терпение.
Сам он был человеком лишь наполовину. На четверть — деревом. Еще на четверть — Незримым, высшим существом из верхних миров, сосланным в средние за провинность и в наказание обращенным в клён.
Всякий раз, как он вот так, без предупреждения менял облик, сердце у Юлианы заходилось от сладкого трепета. Она любила в нем всё, начиная от венка из кленовых листьев на голове, от курчавых волос, в которых полыхал пожар, — и заканчивая полами струящейся черной мантии, пахнущей свежестью лугов и какой-то совершенно безумной, недосягаемой свободой.
Юлиана любила его собственнически, без намёка на нежность. Иногда она была слишком резкой и эгоистичной, но Вековечный Клён прощал, не успев толком обидеться. Он знал, как несовершенна человеческая природа и как тяжело в этом мире дается людям самообладание.
Яркий шуршащий поток листвы на несколько долгих мгновений закрыл их, обнимающихся, от чужих глаз. Дал время насладиться друг другом под высоким голубым небом ранней осени.
— Ты еще не прожила достаточно долго, чтобы считать, что живешь вечно, — прошелестел Клён Юлиане на ухо. — Но ладно, так и быть. Если я уйду, вы станете обычными и умрёте ровно тогда, когда придет срок. Так что…