Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
— По-о-оезд отправляется! — зычно возвестил этот чудила.
— Куда отправляется? — опасливо уточнила Эсфирь.
— Как "куда"? — изумился тот. — В край Зимней Полуночи, разумеется! Куда же еще?
— Едете? — довольно неучтиво осведомился он. — Или так и будете тут стоять?!
— Едем, конечно едем! — воспылала решимостью Юлиана. И чуть ли не вприпрыжку бросилась к передней двери.
— А билет у вас есть? — угрожающе навис над ней дылда в маске. Его голос прозвучал резко и визгливо. Глаза из прорезей сверкнули гневом на весь род людской.
— Билет? — опешила
Пелагея сама не поняла, зачем подоспела ей на помощь. Зачем вынула из кармана билеты. Зачем протянула их этой оглобле.
Внутри нее всё тихо кипело и бунтовало, когда к ее подругам относились свысока.
Глава 5. Убийца — кондуктор
Эсфирь опомнилась первой.
— Нельзя садиться в незнакомые поезда, — проявила благоразумие она. — Вы только взгляните на это чудовище! Не ровен час, завезет нас в самое пекло.
— Вы кого сейчас чудовищем обозвали? — смертельно оскорбился долговязый проводник. — Следите за языком!
— Я не о вас, а о паровозе, — терпеливо пояснила Эсфирь.
И Юлиана бы к ней прислушалась. Она всегда прислушивается к ее советам. Да вот незадача: неожиданно в тамбуре она заметила двух непослушных псов.
Один из них был белым и вредным Кексом. А другой — черным и не менее вредным Пирогом.
— Кекс, Пирог! Вы тут откуда взялись? Ах, разбойники!
— Для собак билеты не нужны, — зачем-то уточнил проводник.
— Там была пологая платформа, — смешным сиплым голоском объяснил Пирог. — Вот мы и забрались. Исследовать.
Кекс и Пирог, оказывается, всё это время крались за Юлианой тайком. Они днями напролет воображали себя шпионами из разведки и так вжились в образ, что не сунуть носа в таинственное мероприятие, которое хозяйка затеяла на ночь глядя, просто не могли.
— Сию же секунду спускайтесь, слышите!
Приказ Юлианы остался без внимания. Два хвоста — черный и белый — исчезли в сумраке вагона.
— А ну стоять! — громогласно велела Юлиана и рванула по высокой лестнице в тамбур.
Эсфирь раздраженно тряхнула иссиня-черной копной, приподняла подол сари и полезла за ней.
У Пелагеи вырвался вздох.
Она не планировала ехать в край Зимней Полуночи со всей этой шумной оравой. Но если уж провидение решило вмешаться, перечить ему бессмысленно.
Проводник окинул ее брезгливым взглядом из-под маски и тоже скрылся в дверях. Пришлось ей лезть следом.
И только она поднялась, держась за холодный поручень, как поезд рявкнул свистком, выпустил струю дыма и тронулся с места. Тяжело, нерасторопно заработала паровозная отсечка: "Чух-чух, чух-чух". И вот уже дрожат на шпалах, под топкой, отблески пламени, воздух плавится над трубой, и конструкция дышит жаром, как живая.
Ну точно — чудовище.
Разогналось, набрало ход — и застрекотало, как швейная машинка, тонко и ритмично.
Стучали колёса. Пелагея стояла в дверях, держась за поручень и ловя растрепавшимися кудрями ветер. Она смотрела, как отдаляется "Будущее Издательство" Юлианы, как сливаются с темнотой очертания холмов, как убегают вдаль деревья и редкие фонари.
— Кхе, — настойчиво кашлянули позади нее.
Кондуктор-каланча высился в своей нелепой маске и ждал, когда же Пелагея соизволит зайти в вагон. Выводить этого типа из себя ей хотелось меньше всего, такой он был неприятный — просто жуть. Так что она без лишних слов скользнула за раздвижную дверь к подругам и двум непоседливым болтливым псам.
В вагоне остро и едко пахло копотью и горячей жестью. Над пассажирскими местами, подвешенные к большим ржавым крюкам в потолке, туманно теплились керосиновые лампы. Пелагея аккуратно пристроила банку со светлячками на сидении и, пока Юлиана отчитывала Кекса с Пирогом, выглянула в окно.
Ее сердце мгновенно подстроилось под мерные ритмы железной дороги: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук".
"Скажи, сколько мне жить осталось?"
Этот вопрос стоит задавать не дятлу и даже не кукушке. Задай его поезду, который увозит тебя в неизвестность — прочь от стабильности и благополучия.
Рельсы пролегают по краю ущелий, простираются над вершинами гор, резко уходят в пропасть, зависают в воздухе над морями и ныряют в пучину, полную диковинных рыб. А ты сидишь в купе, смотришь сквозь оплывшее стекло и не можешь пошевелиться от страха, замешанного на восторге. И понимаешь, что не вернешься, как бы тебе того ни хотелось. А жизнь твоя зависит от обстоятельств, на которые ты не в силах повлиять.
Итак, поезд мчался без передышки, вопреки всякой логике и физическим законам. Он пулей пролетал из одного измерения в другое. И в окнах мелькали такие неправдоподобные пейзажи, что притихли даже Кекс с Пирогом. Они взобрались на сидение, жались к Юлиане и тихонько поскуливали.
— Тоже мне, шпионы-разведчики, — ворчала Юлиана. — Да вы просто маленькие лохматые трусишки.
Ее укачивало. Ей бы не помешали ремни безопасности. И она прекрасно видела, что снаружи творится какой-то невообразимый хаос. Но всё равно не могла потрясенно помалкивать перед лицом необъяснимого: хоть крохотный кусочек прежнего, привычного бесстрашия должен был остаться при ней.
А вот Эсфирь сидела абсолютно прямо и абсолютно молча. Как будто проглотила семафорный столб и теперь старательно его переваривала. Поделиться впечатлениями? Что вы, ни в коем случае! Она собиралась их законсервировать, чтобы впоследствии разложить по полочкам в тишине и покое.
Что касается Пелагеи, то она начисто выпала из реальности. Вовсе не она — кто-то другой, невезучий и рассеянный, — по глупости своей попал в переплет. Вовсе не ее увозили сквозь миры и измерения в край Зимней Полуночи навстречу ее предназначению. Вовсе не у нее на пальце таинственной зеленью переливался изумруд в оправе и не ей предстояло хлебнуть лиха.
— Кофе! Горячий шоколад! — визгливо объявил длинный кондуктор-оглобля, возникнув посреди салона с широченным подносом в руках.
Зачем Пелагея только согласилась на горячий шоколад? Ведь невооруженным глазом было видно: замаскированный проводник от души ее ненавидит.