Любовь
Шрифт:
— Нет-нет! — возразил Лжевидохин. — Спасибо, друг! Спасибо! Но мне нужно и то и другое. Искренность, искренность, обязательно искренность. В том-то и штука: искренность прежде всего!
Ответом было новое, совсем безнадежное молчание. Исподтишка поглядывая на соседей, Золотинка видела сомнения и тревогу… потупленные взоры, занятых трудными мыслями людей — то самое как раз, что означало искренность. Не много здесь было таких, которые заранее и убежденно отвергали всякое сотрудничество с тираном. Но Лжевидохин уж не мог ждать.
— Друзья, дорогие мои! Товарищи!.. — воззвал он после долгого промежутка, но потом сказал суше, в сторону: — Подайте список.
Нестарый дьяк или боярин — заросшая красная рожа кабацкого вышибалы, как будто бы уже ждал: бумага явилась в тот же миг, словно из ничего. С некоторым затруднением Лжевидохин развернул, и Золотинка увидела на левой его руке несвежую, в пятнах почернелой крови тряпицу. Безымянного пальца не хватало. Того самого, на котором запомнила она в последний раз Паракон.
— Вот! — сказал Лжевидохин с какой-то жадностью. — Ну вот! Вот же: Чичер! Достопочтенный Чичер! Где Чичер?
— Государь! — тотчас же выступил из ряда знакомый Золотинке Чичер, тот насупленный господин, что так и не поверил в ее способность держаться. — Такая честь, государь! Но с какой стати? Я пьяница и развратник. Как я попал в этот список, государь? Умоляю вас: это недоразумение. — Он прижал руки к груди, готовый, кажется, и на колени стать.
— Ах, Чичер, плутишка, вы поэт. Вы записаны как поэт. Как человек высокой души!
— Государь! — сказал Чичер с тонкой улыбкой, в которой загадочным образом скользнуло нечто непристойное. — Я придворный стихоплет. — И он помолчал, давая государю возможность осмыслить это заявление. — Должность ответственная и почетная… но, простите, государь, придворный стихоплет, это не совсем то же, что поэт. И даже, смею сказать, совсем не то. Хотя и близко. Когда-то, государь, о, да!.. я имел право называться этим словом… я был молод, полон надежд и чистых помыслов… Да, государь, я знаком с вдохновением. Знаком… вы помните, может быть: «Ода на день восшествия на престол великого государя и великого князя Рукосила-Могута», там недурственные строки, государь. «И се уже рукой пурпурной врата открыла в мир заря…»
— Уберите, дурака! — быстро сказал Лжевидохин, который уже все понял, он вовсе не дурак был, Рукосил-Лжевидохин.
Дворяне из ближнего окружения рванулись было исполнить государево слово, но Чичер, оскорбленный в чувстве изящного, поторопился избавить их от труда. Он и сам, надо полагать, не видел возможности оставаться далее среди избранных.
Впоследствии придворный пиит, который усердием кого-то из причастных к составлению списка подьячих был зачислен цветом и гордостью страны, немало, должно быть, благодарил судьбу за то, что вызвал монаршее раздражение — Чичер единственный во всем строю праведников избежал худшей участи и не попал во дворец, потому что был первым и последним из числа избранных, кого великий князь удостоил разговора. Новое сотрясение тверди, холодящий сердце гул, когда кажется, что земля разверзлась и не осталось ничего надежного под ногами, поразил людей немотой.
Над грядою дворцов завесою вздымалась пыль, и происходило нечто разительное: дворцы и церкви, амбары, мельницы, башни, весь разнобой полуразрушенных и полувоздвигнутых строений плескался камнем. Стены, крыши и шпили вскидывались, как взбаламученная жижа, падали, и в тумане являлись, пучились новые стены, смыкавшие прежние развалины одной сплошной цепью. Не затихавший уже грохот раскатывался то там, то здесь, плескался камень, перемежаясь, поднимались клубы огненного тумана.
— О, че-ерт! — прошипел Лжевидохин сквозь зубы. — Поздно!.. Неужто поздно?!
Беспокойной рукой хватая резные перильца носилок, он оглядывался на избранных, словно сверял собственный испуг с их застылыми лицами. В меру бледные и потерянные, многие из поставленных в строй людей глядели на каменные корчи дворцов с каким-то странным недоверием, словно подозревали обман.
— Гоните всех ко дворцу! Там разберемся! — с обессиленной злобой шепнул Лжевидохин ближнему боярину.
За расстоянием Золотинка, конечно же, не могла разобрать ключевое слово «гоните», но она чувствовала и понимала смятение Лжевидохина. Уже уверившись в том, что столкновение истукана со змеем входит в замысел чародея, она догадывалась, откуда эта раздражительная досада и что не ладится. Лжевидохин, надо думать, получал сведения о каждом шаге Порывая и полагал, что имеет в запасе не менее получаса…. истукан как будто не мог еще, не успевал добраться до змеиного логова, а земля уж тряслась — верный признак, что змей корчится.
«Гоните всех», несмотря на усилия приставов смягчить существо приказа обходительными ужимками и экивоками, обернулось на деле безобразной спешкой. Растерзанный противоречивыми чувствами Лжевидохин послал едулопов рысью, не отставали от носилок толпы вельмож и дворян, которые из уважение к государю не смели воспользоваться верховыми лошадьми. Еще прежде побежала окружавшая избранных стража, понуждая к тому же своих подопечных, а следом загрохотали кареты, и приставы, стоя на подножках или вскочив на козлы рядом с кучером, зорко высматривали отставших.
Ко дворцу за малым исключением избранные прибыли все в каретах, заметно опередив не только заморенный до беспамятства двор — дородные бояре, обливаясь жгучим потом, хватались за сердце, хрипели и становились на полдороги, поджидая челядь с лошадьми, — избранные опередили и собственную стражу, которая валила за колесами в сплошной пыли. У подножия огромного однообразного здания без крыши началась такая же спешная, с лихорадочной суетой высадка. Рачительные приставы, не упустив по пути ни одного из подопечных, опять сбивали их кучей, тогда как отставшая стража дробным топотом ног еще ломила по полю, как идущая приступом орда.
Одни едулопы, похоже, не понимали, что такое жара, пыль, боль в сердце и страх будущего; они остановились с тяжелыми носилками на плечах, такие же бодрые и безмозглые на этом краю поля, как на том.
Огромное здание без крыши, что высилось над людьми, через сотню шагов там и здесь смыкалось с другими вновь возникшими хоромами; оно походило на недостроенный, с неясным еще замыслом собор или, быть может, на дворец дикого властителя-изувера, который ищет величия в простом нагромождении камня. Иными словами блуждающий дворец никак не походил на то, что «блуждает», это было тяжеловесное сооружение, вроде приукрашенного для неведомой надобности амбара. Полукруглые башенки без окон с унылой правильностью прорезали стену дворца снизу доверху; между башенками или, может статься, полуколоннами тянулись вверх узкие окна, а внизу повторяли их двери. На ближних подступах дворца не осталось травы, перепаханная недавним сотрясением земля застыла, выворотив наружу внутренности. И хотя пахло пылью, известкой, запахами стройки, стояла поразительная после недавнего грохота тишина.