Любовь
Шрифт:
Острое ощущение опасности, пронизывающий холод заставляли ее дрожать. Нужно было хотя бы осмотреться. Золотинка легла на камни, находя их вокруг себя ощупью, и сунула вниз руку. Упора не было, сколько ни тянись. Тропа пошатывалась, как будто грозила и опрокинуться под напором ветра, разболтанные плиты слегка проваливались под грудью или под локтем, и это навело Золотинку на мысль попытать один из камней. Холодная, сводящая пальцы глыба вывернулась из тропы, расшатав и соседние, так что целый участок дороги обрушился из-под руки прежде, чем Золотинка успела подвинуться.
Напрасно, захолодев душой, она прислушивалась, пытаясь уловить грохот и стук падения — камни, три-четыре плиты сразу, падали в бездонную пропасть, если и был ответ — утонул в завываниях ветра. Тогда Золотинка столкнула глыбу, что придерживала рукой, и опять склонила ухо к провалу…
Пронизывающий ветер трепал рубашку и штаны, елозил морозной лапой по телу и леденил в объятиях.
Больше нечего было ждать. В кромешной мгле Золотинка отползла от провала, потом решилась подняться на корточки и тихонько пошла назад, полагая, что не перепутала еще начало и конец дороги; приходилось прощупывать тропу застывшими от холода стопами.
Она коченела, с нарастающим страхом понимая, что не владеет собой, задубевшие ноги не чувствуют камни и вот — начнут скользить… Но плыли уже клочья багрового тумана, висящая в пустоте тропа проступила довольно ясно и Золотинка, с трудом разминая члены, заставила себя бежать. Не много потребовалось времени, чтобы скатиться вниз, — в свет и тепло.
Но и тепло не помогало согреться, прикорнувши на плитах, Золотинка дрожала в ознобе и долго потом не могла уснуть, несмотря на жестокую усталость.
Спала она урывками, а проснулась голодная и не отдохнувшая. Голова мутная, вставать нет сил и лежать на камнях невмоготу. Совсем очнувшись, Золотинка ахнула: во сне она очутилась на обрыве тропы — половина дороги исчезла. Задняя, несомненно, половина, та, на которой остался безнадежно отставший Лжевидохин.
Наверное, это что-то значило. И, может быть, нечто не весьма доброе для Лжевидохина. Может статься, он сошел с тропы и заблудился, мало ли что. Но Золотинка не стала об этом думать, она не чувствовала ответственности за старого негодяя и в глубине души только обрадовалась, что судьба, кажется, развела их на этот раз окончательно. Мысли ее, надежды и опасения, стремились вперед, а не назад. Можно было ожидать, что сегодня (если считать все, что было до сна, до голодной бессонницы, вчера) произойдет… произойдет нечто решительное. Сегодня она узнает, куда ведет дорога.
Теперь, когда Золотинка, преодолевая немоту в членах, поднималась в гору, тропа исчезала за ней шаг в шаг, точно так же, как исчезала прежде за Лжевидохиным. Нарочные, на пробу попытки возвратиться ничего не давали — пропавшая тропа не восстанавливалась, так что и выбора не было никакого — подыхать голодной смертью на месте либо продвигаться куда указано, повинуясь неведомой воле.
Несильный порыв ветра разорвал муть, но открылись не звезды — синеющее небо с холодным солнцем. Узкая тропа пронизывала бегущие клочья тумана, которые были, наверное, облаками. Казалось, тропа и сама несется, торопится к предуготовленной цели, и Золотинка, не сбавляя шага, увидела склон горы — отвесную черную скалу, где не держалась растительность.
Не сразу можно было понять, как далеко, — пятьдесят шагов или пятьсот; тут это ничего не значило, не на чем зацепиться взгляду, чтобы отмерить расстояние. Но Золотинка недолго заблуждалась — поднимаясь все выше, тропа очистилась от облаков и мглы, открылись головокружительные просторы.
Зависшая в воздухе череда плит огибала вознесенную черной стеной кручу, а по правую руку в огромном расстоянии вставали зубья скалистых вершин, в провалах между которыми лежал грязной пеной снег. Отброшенные облаками тени, пятная всю эту дикость перепадами тьмы и света, придавали горам вид какого-то подводного царства.
Внизу же шарахался взгляд. Далеко внизу в широкой каменной долине лежал сморщенный поперечной рябью грязно-серый лед.
Золотинка даже не испугалась — закоченела. Она стояла на конце шаткой каменной череды, за спиной была пустота, пустота повсюду и только вперед ходящие по ногами, неверные плиты.
Нужны были силы, чтобы оглядеться, силы, чтобы стоять, не пошатнувшись, и чтобы идти — Золотинка пошла, приковавши себя взглядом к шаткой, готовой рассыпаться тропе. В щелях между плитами сквозила пустота.
Ветер не ощущался и припекало солнце, но Золотинка едва ли сознавала холодно или тепло, не более того способна она была оценить величие простертой под ногами бездны. Зачарованно ступала она шаг за шагом и, кажется, притерпелась к страху, хотя не решилась бы лишний раз обернуться. Можно было идти, переставляя ноги по шатким плитам, но всякая перемена в каком-то заученном, словно закостеневшем движении требовала усилия: трудно было остановиться, если уж шла, немыслимо обернуться назад, если смотрела вперед, пусть маленькое, но усилие, требовалось, чтобы перевести взгляд на левый обрез тропы, когда до этого глядела на правый.
Огибая горную кручу, тропа приближалась к скалам на расстояние вытянутой руки, так что не надо было и разбегаться, чтобы перепрыгнуть на ближний уступ, но самая мысль о безумном прыжке пугала, потому что будила воображение, которое нужно было держать в узде, под спудом… Так, чутко следуя за тропой, шажок за шажочком Золотинка обошла скалу и увидела конец пути.
Среди голых скал поместилась заполненная снегом впадина несколько сот шагов в поперечнике; множество темных крапин по снегу были люди. Неподвижные, присыпанные порошей и вмерзшие в лед тела их различались буграми, живые — если это были живые — сбились для тепла в кучи. И не только люди… грязная груда поодаль шевельнулась и Золотинка опознала змея.
Остаток тропы, совсем короткий, полого спускался вниз, и там, где дорога смыкалась с матерой скалой, Золотинка спрыгнула. Последние плиты за ней исчезли, сзади была пропасть.
Одутловатый мужчина с заиндевелыми усами встретил пришельца взглядом и прикрыл веки, подвинувшись. Он лежал на снегу под ворохом кафтанов, штанов, юбок и шапок, собранных, наверное, с пяти замерзших. Достаточно было взгляда на обнаженные, занесенные снегом трупы, чтобы уяснить себе откуда берутся груды одежды.
Закутанные по-бабьи люди, что сонно бродили по снегу, жались друг к другу или мерзли в одиночку, засыпая голодной смертью, были все, несомненно, жертвы блуждающих дворцов, которые попали в горное логово змея тем же путем, что и Золотинка. Тупое безразличие на лицах… люди как будто не понимали вопросов, они равнодушно отворачивались, не озабоченные своей участию, вялые, как запутавшиеся в паутине мухи. Разбросанные, словно мусор, кости с остатками мерзлого мяса на них, раздробленные черепа и головы, клочья ободранных вместе с кожей волос — все что заставляло Золотинку содрогаться, не производило на обреченных пленников впечатления.