Любовь
Шрифт:
Кухня была неузнаваема. Кроме стола остались только газовая плита и раковина. Вокруг были ящики, коробки, узлы. Саша укладывал посуду в картонные коробки, тщательно завязывал шпагатом.
Из комнаты Ирины Евгеньевны слышалось странное жужжание. Время от времени там будто кто–то стонал, и жужжание продолжалось.
— Мы Достоевского берем с собой? — кричала из комнаты Маша.
— Конечно! — слышался голос Ирины Евгеньевны.
— Все семнадцать томов?
— Да!
— Рая говорит, мне будут платить пенсию, — сказала
— Эй, помогите мне!.. — Маша втаскивала на кухню огромную кипу папок.
Верхняя соскользнула, и папки рухнули с грохотом на пол. Это были Машины детские рисунки. Цветы в вазах… Принцессы… Балерины…
— Я и забыла, что они есть… — Маша опустилась на пол, разбирая листы.
На кухню вошли Ирина Евгеньевна и Михал Михалыч. Михал Михалыч двигал челюстью и кривился.
— Мамочка, давай возьмем? — сказала Маша, роясь в рисунках.
— Дорогая, имей совесть. Вначале мама со своей посудой, теперь ты… — Ирина Евгеньевна недовольно поморщилась.
— Но они мне очень нужны! — взмолилась Маша.
— Ты что, не видишь, я отказываюсь от таких дорогих вещей… — в голосе Ирины Евгеньевны появились плаксивые нотки. — Я даже не беру свою вязальную машину, это нужная вещь, неизвестно, может, мы еще пожалеем об этом.
— А кто платить за багаж будет? Ты? Сдурели совсем, за все хватаются…
— Я возьму это с собой, — твердо сказала Маша, прижимая к груди рисунки.
— А я возьму набор кастрюль! — неожиданно взвизгнула Ревекка Самойловна, почувствовав слабину дочери. — И не смей мне приказывать. Рая сказала, что кастрюли там очень дорогие.
Ирина Евгеньевна удивленно посмотрела на мать и дочь. Махнула рукой.
— Берите, что хотите. А говорили: с тремя чемоданами…
Маша поспешила поцеловать Ирину Евгеньевну.
— Теперь такой вопрос, я, собственно, за этим и пришла… — Ирина Евгеньевна пыталась взять деловой тон. — У кого что с зубами? Дырочки есть?
Молчание. Кривая улыбка Михал Михалыча.
— Неужели все в порядке? Я разбираю инструменты. Саша? Я же вас, кажется, не смотрела?
— Нет, я боюсь, — сказал Саша.
— Саша, не надо! — сказал Михал Михалыч.
— Ты не знаешь, какая у меня рука, пошли, пошли… — Ирина Евгеньевна подтолкнула его к комнате.
— Я бы не рисковала, — сказала Маша.
— Все занимаются своими делами! — скомандовала Ирина Евгеньевна и повела Сашу в свой кабинет.
Посередине полупустой комнаты стояли зубоврачебное кресло и столик с инструментами.
— Вообще–то у меня с зубами все в порядке, — сказал Саша, усаживаясь на холодное дерматиновое сидение.
— Это мы посмотрим. Откроем ротик… Что у нас там? — сказала Ирина Евгеньевна профессиональным тоном, трогая Сашины зубы металлическим крючком. Совсем близко он видел ее красивое, рано постаревшее
— Дырочка есть, — сказала она. — Сейчас мы ее закроем.
— Может, не стоит? — сказал Саша.
— Знаете, возможно, это последняя пломба в моей жизни, — сказала Ирина Евгеньевна. — Сделайте мне это удовольствие.
— Я готов, — сказал Саша.
— Спасибо.
Ирина Евгеньевна засмеялась и взялась за бур.
— Ты еще жив? — в дверь заглянула Маша.
— Жив, жив, закрой дверь… — отмахнулась мать.
Маша подмигнула и исчезла.
— Саша, я хотела сказать вам одну вещь, это, конечно, слабое утешение… — работая буром, говорила Ирина Евгеньевна. — Вы все время такой подавленный… — Она выключила машину. — Поверьте моему опыту, не все в жизни состоит из любви.
Саша с открытым ртом смотрел на нее. Она продолжила сверлить зуб.
— Будут другие женщины. Вы будете вспоминать Машу как первую романтическую любовь, которой не суждено было превратиться в реальность… Вы никогда не узнаете с Машей пеленок, быта, скандалов. Все это будет с другой женщиной. И было бы с Машей, если бы… — Саша вскрикнул от боли. — Не надо так переживать. У вас будет целая жизнь, и у нее будет целая жизнь потом… Подумайте, вы же не будете ее любить вечно?
Ирина Евгеньевна улыбнулась и погладила его по голове.
— Я буду ее любить вечно, — сказал Саша.
Улыбка застыла на лице Ирины Евгеньевны. Несколько мгновений тянулось молчание.
— Но это не значит, что нам не надо закончить зуб? — сказала она…
— Я не хочу.
Вадим слез с ручки кресла и принялся бродить по комнате.
— Ты можешь понять, что бывают моменты, когда не хочется? — зло сказала Марина. — Ты прямо какой–то маньяк. Ты можешь один раз просто со мной поговорить?
— Пожалуйста. — Вадим уселся в антикварное кресло напротив нее. — О чем поговорим?
— А сам ты не можешь придумать, о чем говорить со своей женой?
Вадим задумался.
— Что–то ничего в голову не идет.
— Мне уже неудобно перед бабушкой. Она боится зайти в нашу комнату.
— Ну и что? В конце концов мы муж и жена. Я не имею ничего против, чтобы она не заходила в нашу комнату. У нее есть своя.
— Ты пока что живешь в ее доме, — сказала Марина.
— Ну, я так и знал. — Вадим встал. — Я пойду.
— Нет. Давай уж поговорим.
— Очень интересно. — Вадим уселся обратно, уставившись на нее с преувеличенным вниманием. — Я слушаю.
— Что ты думаешь о своем будущем?
— У меня прекрасное будущее.
— Не уверена. Твой станкостроительный — это, конечно, очень хорошо, но чем ты собираешься кормить семью? Мы, конечно, не бедные, и пока мы в институте, нам помогут, но потом?..
— Что потом? — засмеялся Вадим.
— Ты что думаешь, твои сто двадцать…
— Я ничего не думаю, что ты взъелась?!