Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

* * *

О ты, смутившая влюбленных, с лица срывая покрывало! Твои рубины так сияют, что солнце к ним возревновало. Плетется жалкой побирушкой по улице твоей луна, Потоки черных кос увидев, ночь отшвырнула покрывало. О ты, забившая гвоздями уста всемирных мудрецов, О ты, которая шипами постели раненых устлала! Пришедшая мой дом ограбить и плоть спалившая мою, О ты, что прядями своими как будто горло сердца сжала! Твои нарциссы колдовские всю ночь меня бросают в жар, Лишают солнца, в пот холодный бросают, словно горя мало. Свое пресыщенное сердце к дорожной пыли обратив, Мое ты сердце невзлюбила, в огонь его швырнула шало. Ну что же, к твоему насилью привыкло сердце Хакани, Его душа в аду пылает, а тело пропадом пропало.

* * *

О

бывшая моей любимой, решившая знакомой стать! О ты, порвавшая с достойным, чтоб недостойного избрать! О ты, жемчужину которой злодеев просверлил алмаз, Доколе, как янтарь, ты будешь к себе злодеев привлекать? Доколе, словно солнце в небе, ежевечерне в поздний час К земле, служа друзьям неверным, ты будешь голову склонять? Приятельница и подруга ты лишь тому, кто ниже нас, Часы любви, часы досуга решила ты врагу отдать. Воистину достойный избран! Все по достоинству сейчас: Достойна трапеза Мессии, осла — кормежки благодать. Жемчужиною даровою был для тебя я и угас… Жестокая, ты не хотела моей цены высокой знать! Оценит ли сиянье солнца тот, кто лишен с рожденья глаз? И сможет ли простой горшечник сапфиру должное воздать? Да, так судьба судила злая — в твоих тенетах я увяз. Пусть на судьбу падут удары, что нас хотели бы сломать! О, если б налетело пламя и землю охватило враз, Чтоб эту страсть спалить, чтоб выжечь и красоту твою, и стать! Да, это — божества веленье, судьбы таинственный приказ, Иначе Хакани не мог бы так от любви к тебе страдать.

* * *

То, что ты сделала со мной, поскольку верности чужда, — Несправедливости предел и средоточие вреда. Что значили твои слова? То были сети колдовства. Что клятва? Это ветер был, не оставляющий следа. Не помнишь ты любви былой… Нет, не таков обычай мой, А ты идешь таким путем затем, что лишена стыда. Что мне рыдать из-за тебя, когда, тоскуя и любя, Тебе я отдал сердце сам и надо мною нет суда? О сердце Хакани! Забудь былые горести и дни! Взгляни, что сделала она, уж это — подлинно беда.

* * *

В пучине страсти я тону, моих мучений ты не множь! Хотя бы выслушай меня, ведь суть речей моих — не ложь! Душа тобою сожжена… Что там за молния видна? Ты проливаешь кровь мою… Скажи мне, что это за нож? Я плачу и не прячу слез, поток любви меня унес. Так пощади же ты меня! Кругом — буруны, гребни — сплошь. Поток — везде, со всех сторон… Тебе — по щиколотку он, А мне дошел до головы. О, неужели не спасешь? Пусть ты неласкова и зла, пусть мне другого предпочла, Ты знать, конечно, не могла, как на меня он непохож.

* * *

Нет ко мне благоволенья, мы опять с тобою в ссоре. Не ступила ты и шагу, чтобы мне помочь в разоре. Душу ржавчиною скорби ты осыпала, не глядя, Что легла на сердце с неба тень печальная лазори. Дни мои ты помрачила — я ни разу из почтенья Не сказал любимой ясно о своем великом горе. Ты своим лукавым взглядом кровь мою пила, как воду, Я слабел и все не видел снисхождения во взоре. В гневе ты сказала: «Мигом я сверну ковер беседы!». Но ведь не был он развернут. Что свернешь в пустом задоре? Думал я, что ты — лекарство для измученного сердца, Ты — недуг, и невозможно исцеление от хвори. Хакани — он твой навеки! Что ж ты сердце разоряешь? Грабишь ты свое жилище… Так не скажут и о воре.

* * *

Твой нрав безжалостен, как прежде. Была ты злой и столь же зла. Твои глаза не увлажнились, когда ты грудь мою сожгла. Бывает, что враги, смирившись, стыдясь людского осужденья, Мир заключают хоть притворный, но ты готова жечь дотла. Истерся мой язык от жалоб, он стал во рту как волос тонкий, Но ты ни н'a волос уменьшить свое насилье не могла. Ты эту горестную душу своим не радовала ликом, Душа моя с тобой не стала, как твой прекрасный лик, светла. Ты, как жемчужину, пронзила мое измученное сердце, Как раковину, грудь разверзла, но исцеленья не дала. Любовь к тебе мной овладела, над головою воду выпив, И долею души безвинной скорбь неизбывная была. Жестокая, в делах насилья ты этому подобна миру, Но даже мир жестокосердный такие не творил дела. Ты в изобилии

усыпав дорогу Хакани шипами, К земле ни разу не нагнулась, ни одного не подняла.

* * *

Межу свиданий и разлук тоска влеченья перешла, И вижу я, что боль моя черту леченья перешла. Стараньями загублен труд, мяч быстрый мимо пролетел, Клюка човгана в длань врага в час помраченья перешла. Одно занятье в эти дни, печаль одна — любовь к тебе, Ей невозможно пренебречь, миг — и в мученье перешла. Когда смогу тебя достичь? Ведь наша встреча, словно конь, Ристалищ двадцать перейдя, в край разлученья перешла. Лишенный властелина мир простит соблазн любви к тебе, Ведь вера отлетевших дней грань отреченья перешла. Полу халата Хакани ручей кровавый омочил, Нет, не полу, а воротник волна теченья перешла.

* * *

Как ощипанная птица я в руках у палача. Я стою перед тобою, как безглавая свеча. Горько на тебя глядеть мне при сопернике украдкой. Я живу, тебя не видя, участь жалкую влача. Знай: стрела борца за веру тонкий волос расщепила, Но души незримый пояс рассекла ты без меча. Мне в любви клялась недавно и немедля изменила, Обещала мне свиданье и уходишь, хохоча. О тебе душа мечтает, устремляясь в мир свиданья, И мгновенно сотни поприщ пробегает сгоряча. Погляди: сердца упали в тень у стремени любимой, Головы лежат у трона, ей отсечены сплеча. Хакани! От силы страсти дрогнули укоров цепи Так, что звенья разорвались и рассыпались, бренча.

* * *

Ты — судья души! Отчего же ни полслова не слышишь ты И меня, о господи боже, чуть живого, не слышишь ты? Я прошу у тебя правосудья, я стенаю во прахе, в крови. Отчего же ни вздоха, ни стона никакого не слышишь ты? Стон горячий, который от сердца я сейчас посылаю к устам, Вновь устами верну я сердцу. Что же снова не слышишь ты? Сколько раз ты меня просила: «О приметах любви расскажи!». Но сама распознать приметы не готова, не слышишь ты. Слышит Рыба, держащая сушу, грохот моря рыданий моих. В том же море плывешь ревущем, только рева не слышишь ты. Притаились в засаде взгляда тюрки-лучники, целясь в меня. Как же отзвука стрел певучих ветрового не слышишь ты? Спросишь ты, не болит ли сердце, но не слышишь криков моих. Как же ты говоришь о сердце, ведь больного не слышишь ты? Или серьги мешают слушать, или локоны, но, увы, Тайных мыслей моих не знаешь, да и зова не слышишь ты. Я тебе говорю: «Сегодня я душою покинут, гордись!». О царица души, или в силу нрава злого не слышишь ты? Лишь тебе сокровища дарят и глаза и уста Хакани. Слышишь имя его сурово, а иного не слышишь ты. Ты — гора серебра, и повсюду говорят о богатствах твоих, Но молвы о сокровищах сердца золотого не слышишь ты.

* * *

Сердце за любовь заплатит, не приняв цены в расчет, Но заздравную молитву все же не произнесет. Сто узлов — на верви жизни, не развяжешь ни узла, И терпенью не распутать оплетающих тенет. Мне любимая велела: «К магам за вином ступай! Пламя скорби воды лечат — отыщи водоворот!» И пошел я в гости к магам, но не вижу здесь того, Чья десница в русло сердца воду радости вольет. Вижу: юный виночерпий выплеснул в огонь глоток, Но земля, как прежде, жаждет, буйного потопа ждет. Горе! Он плеснул на пламя Хизровой живой водой. Видя прах, гонимый ветром, все он знает наперед. От глотка впадаю в ярость и вскипаю, как земля… Лишь глоток на прах он пролил, а напиться не дает. Сердце ранила жестоко та, что черпает вино, Разве есть на свете сердце, чтоб стерпело этот гнет? Вот — мои глаза и слезы, виночерпий и вино, Черепку лицо подобно, всё в морщинах от невзгод. Лишь кувшин, и виночерпий, и вина густой отстой… Иль меня ничто другое от печали не спасет? Знай, о старец-маг! Не буду частым гостем у тебя, Можешь спать, тебя уж больше не встревожит мой приход Не подаст мне больше чаши твой пьянчужка озорной, Чтобы, разума лишаясь, пил я ночи напролет. У твоей горы нет больше той неистовой реки, Чтобы снова подхватило камень мой стремниной вод. Хакани! Помолодела пальма легкая любви. Где рука, что эту пальму беспечально потрясет?