Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

Я сказал: «Мое моленье до тебя пусть долетит! Я люблю, мое терпенье Вседержитель наградит». «Друг, о чем Аллаха молишь?» — прозвучал ее вопрос. Я ответил: «О свиданье». — «Бог любовь вознаградит».

* * *

Дорогой горя и скорбей мой дух, устав безмерно, бродит. Он возле замкнутых дверей возлюбленной неверной бродит. Знай, сердце пьяное мое безумным стало от волненья. В безумстве, веру потеряв, мой дух по жизни бренной бродит.

* * *

Чтоб заслужить ее любовь, души своей лишись, Родного дома и добра не пожалей, лишись. Оставь надежду в двух мирах забвенье отыскать, Успокоенье обрести и жизни всей лишись.

* * *

О ты, стенающая там, расстались мы не в срок. Но здесь твой образ начертать по памяти я смог. Изобразил твое лицо на глинистой

земле, Затем, припав к нему, пролил кровавых слез поток.

* * *

Доколь дыханьем жить твоим, как будто ты Иса? Доколе верить, что свершать ты можешь чудеса? Ты станешь раны наносить, я — исцеленья ждать, Испепеляет жизнь мою смертельная краса.

* * *

Где мне любимую искать? Что делать мне теперь? Кому о горе рассказать, что делать мне теперь? Отныне мне не видеть ту, которую любил. И кровью плачу я опять, что делать мне теперь?

* * *

Всевышний, разбуди, молю, любимую от сна — Испив из чаши красоты, она опьянена. Пусть протрезвеет иль меня сознания лишит, Скажи ей, что моей беды виновница она.

* * *

В огне печали жизнь мою, о небо, не сожги! Да будет нежный поцелуй наградой для слуги. «Не надо!» — пусть шепнет она, прильнув к моим устам. Желанью сердца моего, создатель, помоги!

* * *

Нет сострадающих вблизи, к чему тогда вздыхать? Немного дней осталось жить, зачем напрасно ждать? Я посвящаю каждый вздох, любимая, тебе И не желаю никому такого испытать.

Саади

(1210–1292)

Переводы В. Державина

* * *

В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой, Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой. Как драгоценное вино в прозрачном хрустале, В глазах блистающих твоих искрится дух живой. Воображение людей тобой поражено, И говорливый мой язык немеет пред тобой. Освобождает из петли главу степная лань, Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей. Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе, Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой. Но жаловаться не могу я людям на тебя, Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой. Твоей душою дай на миг мне стать и запылать, Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей. Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте, Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой. Будь неприступной, будь всегда суровой, красота! Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой. Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади! И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.

* * *

Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать — Не могу я свой мир и душевный покой отстоять. Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира — Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать! О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою, Бросим сад и в пустыне оставим других ночевать. Почему над ручьем не шумишь ты густым кипарисом? Кипарисом тебе подобает весь мир осенять. Ты такой красотою сияешь, таким совершенством, Что и красноречивым каламом их не описать. Кто сказал, что смотреть я не должен на лик твой чудесный? Стыдно годы прожить и лица твоего не видать. Так тебя я люблю, что из рук твоих чашу любую Я приму, пусть мне яд суждено в том напитке принять. Я от горя в молчанье горю. Ты об этом не знаешь! Ты не видишь: слеза на глазах моих блещет опять! Ты ведь знал, Саади: твое сердце ограблено будет… Как набегу разбоя грозящего противостать? Но надежда мне брезжит теперь, что придет исцеленье. Ночь уходит, глухая зима удаляется вспять.

* * *

В ночь разлуки с любимой мне завесы парча не нужна — В темной опочивальне одинокая ночь так длинна. Люди мудрые знают, как теряет свой ум одержимый. У влюбленных безумцев впереди безнадежность одна. Пусть не плод померанца — свою руку безумец порежет. Зулейха невиновна, недостойна укоров она. Чтобы старец суровый не утратил душевного мира, Скрой лицо кисеею, ибо ты так нежна, так юна. Ты подобна бутону белой розы, а нежностью стана — Кипарису: так дивно ты гибка, и тонка, и стройна. Нет,

любой твоей речи я ни словом не стану перечить. Без тебя нет мне жизни, без тебя мне и радость бедна. Я всю ночь до рассвета просидел, своих глаз не смыкая, К Сурайе устремляя блеск очей-близнецов из окна. Ночь и светоч зажженный, — вместе радостно им до рассвета Любоваться тобой, упиваться, не ведая сна. Перед кем изолью свои жалобы? Ведь по закону Шариата влюбленных — на тебе за убийство вина. Ты похитила сердце обещаний коварной игрою… Скажешь: племенем Са’да так разграблена вражья казна. Не меня одного лишь — Саади — уничтожить ты можешь Многих верных… Но сжалься! Ты ведь милостью дивной полна.

* * *

Мы живем в неверье, клятву нарушая то и знай. Всемогущий! Это слово ты забвенью не предай! Клятву верных нарушает и цены любви не знает Низкий духом, кто средь верных оказался невзначай. Если в день суда на выбор мне дадут, мол, что желаешь? Я скажу: подругу дайте! Вам отдам небесный рай. Пусть расстанусь с головою, но любви останусь верным, Даже в час, когда над миром грянет ангела карнай. Умирал я, но здоровым стал, едва пришла подруга. Врач! Подобным мне — недужным — ты бальзама не давай! Болен я. Но ты явилась и болезни удивилась. Исцели меня, вопросов праздных мне не задавай! Ветерок, что веет в пуще, позабудет луг цветущий, Если кос твоих коснется благовонных, словно май. И зубами изумленья разум свой укусит палец, Если ты с лица откинешь кисеи летучий край. Мне отрада пред тобою пламенеть, сгорать свечою. Не гаси меня до срока, с головы до ног сжигай! Не для глаз недальновидных красота, но ты, о мудрый, Кисти самого аллаха след в ней тайный различай. Взоры всех к тебе стремятся, но любовь и откровенье Не для низких себялюбцев, не для наглых черных стай. Ты у Саади, о верный, научись живому чувству, На своей могиле бедной мандрагоры насаждай. Темным душам недоступны все восторги опьяненья, Прочь уйди, советчик трезвый, в пьянстве нас не упрекай.

* * *

Терпенье и вожделенье выходят из берегов. Ты к страсти полна презренья, но я, увы, не таков. Сочувствия полным взглядом хоть раз на меня взгляни, Чтоб не был я жалким нищим в чертоге царских пиров. Владыка жестокосердный рабов несчастных казнит, Но есть ведь предел терпенья и в душах его рабов. Я жизни своей не мыслю, любимая, без тебя, Как жить одному, без друга, средь низменных и врагов? Когда умру, будет поздно рыдать, взывать надо мной. Не оживить слезами убитых стужей ростков. Моих скорбей и страданий словами не описать, Поймешь, когда возвратишься, увидишь сама — без слов. Дервиш богатствами духа владеет, а не казной. Вернись! Возьми мою душу, служить я тебе готов! О небо, продли подруге сиянье жизни ее, Чтоб никогда не расстались мы в темной дали веков. В глазах Красоты презренны богатство и блеск владык И доблесть, и подвиг верных, как ни был бы подвиг суров. Но если бы покрывало упало с лица Лейли, — Врагов Меджнуна убило б сиянье ее зрачков. Внемли, Саади, каламу своей счастливой судьбы И, что ни даст, не сгибайся под ношей ее даров!

* * *

Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам И угости меня сначала, потом отдай ее друзьям. Объятый сладостными снами, ходил я долго между вами. Но расставаяся с друзьями: «Прощайте», — молвил прежним снам. Перед мечетью проходила она, и сердце позабыло Священные михраба своды, подобные ее бровям. Я не онагр степной, не ранен, ничьей петлей не заарканен, Но от стрелы ее крылатой по вольным не уйду степям. Я некогда испил блаженство с той, что зовется Совершенство… Так рыба на песке, в мученьях, тоскует по морским волнам. До пояса не доставал мне ручей, и я пренебрегал им; Теперь он бурным и бездонным вдруг уподобился морям. И я тону… Когда ж судьбою я буду выброшен на берег, — О грозном океанском смерче в слезах поведаю я вам. И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану, Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам. Я кровью сердца истекаю, от ревности изнемогаю, Так бедный страж дворца рыдает, певцам внимая по ночам. О Саади, беги неверной! Увы… Ты на крючке, как рыба, — Она тебя на берег тянет; к ней — волей — не идешь ты сам.