Любовница Фрейда
Шрифт:
— Что вам угодно, мадам? — спросила она, расправляя простыни и взбивая подушки.
Эдна была крепкой, ширококостной, чуть ли не на голову выше большинства женщин. Она напоминала Минне миссис Сквирс — второстепенное, но запоминающееся действующее лицо из «Николаса Никкльби». Впрочем, в отличие от персонажа Диккенса Эдна не была жестокой и злой. Она запыхалась от поспешного подъема по лестнице и была слегка не в духе.
С утра пораньше Эдна уже разожгла камины, вычистила решетки, принесла воды во все комнаты, разбудила детей и вымыла ватерклозеты.
— Нянька знает, что ребенок плачет? — спросила Марта.
— Наверное, — ответила Эдна, заправляя под свой обширный чепец выбившуюся прядку.
— А как другие дети?
— Горло у Мартина еще воспалено.
— А у Софии и Оливера?
— У них тоже горло рыхлое.
— Не подпускайте их к моему мужу.
Минна слушала, как сестра приступила к методичному рассмотрению детских занятий и недугов, организации и координации, распределению обязанностей и поручений для служанок, няньки, гувернантки и кухарки. Голова у Минны шла кругом. Она все еще никак не могла привыкнуть к вечному беспорядку и бешеному жизненному ритму. Конечно, у нее была нелегкая жизнь, когда она работала в чужих домах, но до сих пор ей не приходилось иметь дело с шестью детьми. Неудивительно, что Фрейд отсиживался в своем кабинете на первом этаже.
Он проводил там часть дня, и вход семейству туда был строго воспрещен. Расположение кабинета усугубляло запрет. Всего один лестничный пролет отделял кабинет от остального дома, но с таким же успехом он мог находиться в другом конце города. Если Фрейд находился в кабинете, никто не смел войти туда.
Марта продолжала инструктировать Эдну, а та вдруг стала бить себя по ляжкам кулаками, а потом запрокинула голову и болезненно сморщилась.
— Что на сей раз? — спросила Марта.
— Опять ревматизм разыгрался.
— Я думала, у тебя люмбаго.
— И это тоже.
— Разумеется. И то, и другое. И колени ломит.
— Да, и колени, — с вызовом произнесла Эдна.
— Как много у тебя болячек!
— Это все поручения, мадам?
— Да. И не забудь про цветы. Их надо полить ровно в одиннадцать.
Эдна испустила тяжкий вздох и, демонстративно прихрамывая, вышла из спальни и закрыла дверь. Марта поморщилась, достала из корзинки рукоделие и принялась обвязывать салфетку, решительно вставляя крючок в петлю и делая накид. Как будто дом действительно остро нуждался в салфетках…
— Ровно в одиннадцать? — промолвила Минна.
— Вечно она забывает.
— Я сама полью.
— Это не твоя обязанность. Эта женщина меня сводит с ума. Ей-богу, что ни неделя, то новая болячка. Еще какой-нибудь недуг, и я укажу ей на дверь.
— Нет, не укажешь. Она с тобой всегда была и будет, — возразила Минна, и раздражение сестры хлынуло волной.
— Я устала от ее нытья! То долги, то муж-мошенник, то больная мать, то сестра, потерявшая место. Я только и делаю, что утешаю ее, потом злюсь и взрываюсь. Затем раскаиваюсь. Можешь сделать мне компресс?
Разговор с Мартой напомнил Минне, что женщины либо держат служанок, либо сами прислуживают. По опыту она знала, что мир делится на хозяек и служанок, на «них» и «нас». Промежуточным звеном являлись гувернантки и компаньонки. Эти женщины, обычно одинокие, существовали в своеобразном социальном вакууме. Они зачастую происходили из крупной буржуазии, но несчастливые семейные обстоятельства, разорение или развод вынуждали их самих зарабатывать на жизнь. Минна познала эту тяжкую стезю, существование в «полосе отчуждения». Прислуга частенько завидовала ей, презирая за то, что она «слишком о себе понимала».
Работая за жалованье, как и прочие домашние слуги, Минна все равно принадлежала к высшему классу. Ее работодатели хотя и не приравнивали ее к слугам, но считали беженкой от несчастливых обстоятельств, посему не заслуживающей того, чтобы с ней обращались как с ровней. А теперь все было иначе. Минна взяла холщовое полотенце, висевшее возле умывальника, окунула его в тепловатую воду и подала Марте.
— Давай сменим тему? Поговорим о Матильде? — предложила Минна.
— Зачем? Она что, тоже заболела?
— Ее тошнит от ученья. Ребенку совершенно неинтересно. К тому же у гувернантки на уроках истории можно умереть со скуки.
— Да ты хоть всех гувернанток от Вены до Берлина перепробуй, нашей Матильде все равно будет скучно. Да и вообще, какой прок от этой латыни или истории?
— По-твоему, девочка должна остаться неучем? Кстати, ты разрешаешь ей в обуви садиться на диваны? Недавно она…
— Разумеется, нет! — перебила Марта. — У меня голова раскалывается. Я глаз не сомкнула всю ночь. Подай мне лекарство, будь так добра, в правом верхнем ящике.
Минна достала кобальтовый флакон «Успокоительного сиропа матушки Бейли» — одного их самых популярных болеутоляющих. Со времени работы у своей последней хозяйки она знала, что средство это было так же доступно, как нюхательная соль. Любой сообразительный человек понимал, что это настойка опиума, а опиум в считаные минуты исцеляет от всего — будь то икота, сифилис, бронхит или невыносимое существование.
Одна знакомая гувернантка глотала данную настойку, словно выпивку, каждый вечер после ужина, а потом несла всякий вздор, пока на все ее беды не опускалась завеса забвения. Минна переживала, что Марта тоже принимает опиумный сироп и, что особенно злило, дает его детям. Достаточно взглянуть на этикетку, чтобы увидеть зло, коварно притаившееся во флаконе: портрет «матушки», напоминающей Екатерину Медичи, в ниспадающих белых одеждах, и младенчика с ликом херувима. Женщина держала в вытянутой руке шприц и загадочно улыбалась. Казалось, что сейчас она даст ребенку теплую бутылочку с молоком, а не отраву.
— Будь с этим поосторожнее, — сказала Минна, — почему бы тебе не выпить глоток виски? Он действует так же.
— Неправда. И к тому же все это принимают и принимали, — отрезала Марта, прижимая влажное полотенце ко лбу.
Сестра права. Действительно, это принимали все. Художники и литературные львы еще с начала века — лорд Байрон, Китс, Эдгар Аллан По, Оскар Уайльд, сэр Артур Конан Дойл и Элизабет Баррет Браунинг. Некоторые от этого и умерли. Даже альтруистка Флоренс Найтингейл [12] прибегала к его успокоительным свойствам. Минна не собиралась уговаривать Марту выбросить настойку, но надеялась, что сможет хотя бы уменьшить дозы.
12
Сестра милосердия и общественный деятель Великобритании.