Любовник Дженис Джоплин
Шрифт:
— А почему вы сомневаетесь?
— Послушайте, дружище: одолеть правительство очень трудно, особенно в таких делах, поскольку этому препятствует все законодательство — не существует законов, защищающих бунтовщиков или позволяющих добиться отсрочки рассмотрения дела в суде. Сами видите, какая борьба идет, чтобы вырвать из застенков заключенных 1968 года.
— Но ведь говорят, что у них как раз все налаживается?
— В том-то и штука, что эта проблема решается не законным путем, а с помощью политических усилий. Поэтому повторяю свой вопрос: у вас есть сомнения
— Послушайте, если бы этот кактус совершил то, в чем его обвиняют, разве стал бы я вмешиваться? Просто я знаю, что никакой он не партизан, а обыкновенный бедолага и не занимался ничем, кроме рыбной ловли. На днях собирался жениться.
— Однако в газете пишут совсем другое. — Адвокат развернул «Эль-Нороэсте» на странице с фотографией Давида.
— Это чистое недоразумение, настоящим партизаном был двоюродный брат Давида, Грегорио Палафокс, но его убили совсем в другом месте, а тело сбросили в море. Санди никогда не интересовался делами брата, из него, как водится, сделали мальчика для битья.
— А сообщники?
— Это полицейская уловка. Чато если и проявлял осторожность, то как раз в том, чтобы не приводить к себе в дом своих товарищей — боялся, что кто-нибудь донесет.
— У вас есть друзья среди журналистов?
— Нет, но у меня есть деньги, а я слышал, что среди журналистов найдется пара-тройка таких, кто деньги очень любит, это вопрос технический.
— А знакомые в судебной коллегии?
— Я же говорю вам, у меня есть деньги, это вы должны иметь там знакомых!
Адвокат улыбнулся:
— Позвольте задать вам нескромный вопрос — кем вы работаете?
— Я скотовод, владелец ранчо по дороге на Эль-Дорадо.
— А еще кем?
— На что вы намекаете?
— Простите за навязчивость, но я должен знать, кто мне платит, — тогда я в силах предугадать возможные негативные последствия для себя от сотрудничества с клиентом.
— Хотите знать, откуда у меня бабки?
— Можно и так сказать.
— И вы не верите, что я их заработал, выращивая крупный рогатый скот и скаковых лошадей?
— Я должен знать!
— Ладно, я еще работаю на Серхио Карвахаля Кинтеро, слышали о таком?
— Кто же о нем не слышал!
— А вас мне рекомендовал Угарте.
— Вот как, значит, этот ваш друг работает на Угарте?
— Нет, говорю же вам, он рыбак.
— Я вынужден просить вас не обманывать меня, это в ваших же интересах: если понадобится лгать на суде, то мне легче сделать это, зная всю правду.
— Значит, вы принимаете мое предложение?
— Да, принимаю.
— Ну, так вот, Санди не партизан и не наркоторговец; правда, один раз он перевез груз по моей просьбе, и хотя я заплатил ему выше крыши, работа ему не понравилась. У него на уме совсем другое, водится за ним пара грешков, но они к этому делу не имеют никакого отношения, за них могут наказать лишь священники, и никто другой. Санди только и мечтает о том, чтобы повторилась та ночь, когда он переспал с Дженис Джоплин.
— Ха-ха!
— Не верите? Он действительно единственный мексиканец, который трахнул Белую
— В таком случае ваш друг заслуживает свободы, и если кто-то вытащит его из тюрьмы, то это буду я!
— Примерно, то же самое сказал мне Угарте.
— Сегодня воскресенье, и я намерен съездить в гости к родителям, но завтра же отправлюсь в Агуаруто разузнать, как глубоко утопили вашего друга.
— Отлично, вот вам на телефонные расходы! — Чоло, улыбнулся. — Я потому и обратился к вам, чтобы вы нашли для него способ выйти сухим из воды!
Сантос подъехал к дому Палафоксов уже после того, как те вернулись с заупокойной мессы. Прямо с порога он рассказан Марии Фернанде о своей встрече с юристом.
— Здоровенный мужик, только левой руки нет.
Нена, вопреки запрету отца, поделилась с ним некоторыми подробностями прощания с покойным братом в Наволато, когда в итоге им пришлось вынести его тело на улицу и положить под огромным деревом манго, и ей пришлось незаметно отмахиваться от мух, пока наконец не поехали в церковь. А поскольку туалет в похоронном бюро представлял собой настоящий гадючник, им пришлось ездить справлять естественные надобности домой к своим друзьям Маркосу и Хавьеру Ранхель.
— Как себя чувствуешь?
— Большеньки-меньшеньки. Послушай, Чоло, откуда это все у тебя? Чем ты занимаешься?
— Так, работаю на одном ранчо. Сейчас некогда об этом, расскажу как-нибудь.
Глаза Нены широко раскрылись, ей все стало ясно. Чоло был не единственный из ее знакомых, кто зарабатывал на наркотиках; послухам, несколько соседей Палафоксов тоже занимались перевозкой марихуаны, но впервые она узнала с полной достоверностью, что к этому причастен близкий ей человек.
— Так-так, теперь понятно!
— Не пугайся, я только недавно начал!
— И я только недавно начала догадываться! Скажи, а тебе необходимо надевать на себя столько побрякушек?
— Так принято.
— И все-таки, не слишком ли много? А ну-ка, посмотрим: у тебя две толстые цепочки, одна с изображением Вирхен де Гуадалупе и — кто это, святой Худас Тадео?
— Да, он.
— Дальше — браслет, золотые часы, кольцо с бриллиантами и твоими инициалами… и все они довольно грубо сделаны и слишком большие.
— Наверно, потому, что у нас есть чем заплатить за них; а кроме того, они отличают нас от остальной толпы.
— А зачем тебе этот образок Мапьверде?
— Говорю же, так принято!
— Послушай, я хочу попросить тебя об одном одолжении.
— Да что угодно!
— Папе не нравится, что ты нам помогаешь, и он осуждает тебя за твой бизнес, как ты его сам называешь.
— Ничего, потерпит! Я обешат Чато позаботиться о вас, и никто не сможет помешать мне делать это.
— Я знаю и думаю, что ты нам очень нужен, и не только потому, что ты был большим другом моего брата и остаешься им для Санди, но мы также просто не умеем сами за себя постоять! Например, пошли сегодня в полицию узнать насчет Санди, и ничего не смогли сделать, никто не захотел с нами разговаривать, просто ужасно, когда тебя ни во что не ставят!