Любовник в отставке
Шрифт:
— Дело в том, что у нас в «Обществе сознания Кришны» мирские имена сжигаются вместе с кармой, — очень доброжелательным тоном начал объяснять Лакшман. — Гуру — святой учитель — называет преданных духовными именами, чтобы, произнося их, мы всегда помнили о Кришне.
Лариса изо всех сил напрягла память. Она четко помнила, что при первой встрече Бураков рассказывал ей о том, что его дочь одно время сильно увлеклась кришнаизмом и что даже получила другое имя. Вот только какое?
— Ради бога, подождите минуточку, я сейчас вспомню… Ах, да… Ямуна, кажется.
— Ой, — всплеснул руками Лакшман-прабху. — Сам Кришна привел вас сюда! Ямуна-пати-матаджи здесь. Она решила пожить в общине и вверить себя богу. Она сейчас в алтарной комнате…
— Где это? — спросила Лариса.
— Пойдемте, я вас провожу.
Лакшман-прабху провел Котову по коридорам и лестнице и наконец открыл дверь в какую-то комнату.
Вероника стояла на коленях на мозаичном полу около алтаря, откуда на нее радостно и всепрощающе взирали величественные статуи божеств. На ней было зеленое сари из дорогой материи. Голова ее была покрыта, на лбу лежала узорчатая цепочка с блестящим кулоном посередине. В носу у Вероники красовалась золотая серьга, а на руки были надеты многочисленные звенящие браслеты и серебряные кольца. Причудливый и необычный макияж делал девушку похожей на персонаж индийского эпоса. Ее полный мольбы взгляд застыл на сияющих ликах божеств. Она была неподвижна и почти что величественна, как статуя Кришны.
Лариса окликнула ее достаточно громко по имени, но Вероника даже не шелохнулась. Лариса подошла ближе и отчетливо позвала ее. Вероника полуобернулась и поднялась на ноги. Ее губы, вызывающе очерченные слишком яркой помадой, слегка дрогнули и неловко зашевелились, но она так ничего и не сказала.
— Извини, ты не слышишь, что я тебя зову?
— Меня здесь никто не называет кармическим именем, — отозвалась Вероника. Ее тихий голос терялся в пространстве храма. — Откуда вы узнали, что я здесь?
— Меня привел Кришна, — не нашла ничего лучшего для ответа Лариса.
— Не верю! — вдруг агрессивно набычилась Вероника.
— Ты не веришь в бога? — удивилась Лариса.
— Нет, я хотела сказать, что не верю вам. Это отец послал вас, он выдал меня. Он никогда не держал своих обещаний.
— Обещание, которое ты имеешь в виду, он сдержал. Можешь быть уверена, у тебя был прекрасный отец.
— Тогда почему вы здесь?
Лариса отметила, что Вероника даже не обратила внимания на глагол «был», умышленно выбранный ею.
— Твой отец умер, Вероника, — сама пояснила Лариса. — Он застрелился вчера днем.
— Вы лжете, этого не может быть! — презрительно ответила Вероника.
Слова вырывались из ее уст с прерывистыми паузами, а тело начала сотрясать дрожь. Потом она закрыла лицо руками, звенящие браслеты сползли к локтям. Лариса увидела, что под браслетами открылись перевязанные бинтами запястья. Такие повязки могли быть только на руках несостоявшихся самоубийц. Теперь ей стало понятно, откуда в ванной на даче Буракова было столько крови…
— Откуда вы знаете? — тем временем выдавила из себя Вероника.
— Я находилась рядом с ним в тот момент. Но самое интересное, что перед тем, как убить себя, он признался, что убил Дашу Белову и Рауфа Амирбекова. А напоследок заявил, что убил тебя. Как ты считаешь, зачем ему было себя оговаривать?
Вероника прикрыла глаза длинными пальцами, унизанными серебряными кольцами, но, несмотря на это, все равно в них были видны злые огоньки.
— Понятия не имею, — наконец процедила она. — Старик мог совсем спятить. Он и так уже давно помешался.
— А я понимаю его поступок, — тихо ответила Лариса. — Как-то Ирина Владимировна, твоя приемная мать, сказала мне, что Павел Андреевич был слишком хорошим отцом и часто перегибал палку. Сейчас, глядя на тебя, я как никогда уверена в этом. Он знал, что оба убийства совершены тобой. Он пытался взять на себя твою вину, сделать так, чтобы тебя прекратили искать. После этого ушел навсегда. Думаю, ему уже не хотелось жить, слишком велико было бремя вины. В какой-то степени он и себя считал виновным в твоих преступлениях. Ведь он сам воспитал тебя так, что в тебе развились жестокость, цинизм и беспринципность. Павел Андреевич понимал также, что его связь с Дашей привела к тому, что ты убила и ее, и Рауфа. Впереди у него не было уже ничего хорошего.
Вероника отняла руки от лица. Оно пылало от волнения, и девушка отчаянно пыталась взять себя в руки.
— Я ненавижу отца. Это он сделал меня калекой. Меня никто не любит и никогда не будет любить. Меня нельзя считать красавицей в полном смысле. Если бы не отец, я могла бы стать топ-моделью!
Почти выкрикнув последнюю фразу, Вероника уныло покачала головой, отчего украшения ее мелодично зазвенели.
— Все вечно не так, как надо. Кришна как будто нарочно создал этот материальный мир несовершенным. Я с утра сегодня читала мантру и думала, что божества услышат меня. Но они молчат, Я пыталась обрести покой здесь, но не сумела. Откровенно говоря, все это, — она обвела руками фигуры божеств, — может понравиться занудным умникам и законченным сумасшедшим. Когда они выходят после службы, они-то выглядят такими счастливыми и умиротворенными… Все, но только не я. Они бегут от своей прежней жизни.
— А ты?
— Я пыталась убежать, только другим путем. Мне помешал отец. Он ворвался в ванную и все испортил. Он перевязал мне запястья и стал укладывать спать. Я поняла, что он снова хочет вернуть меня в свое болото. Поняла, что мне никогда не вырваться оттуда, если он по-прежнему будет довлеть надо мной. Терять мне было нечего. Я и так потеряла самое дорогое…
— Это Арифа Гусейнова, что ли? — невольно усмехнулась Лариса.
Глаза Вероники вспыхнули. Она посмотрела на Ларису с вызовом и отчеканила:
— Да. Но вам никогда этого не понять. Вас интересуют только деньги.
Подавив вздох, Лариса взяла себя в руки и не стала опровергать это несправедливое, замешенное на эмоциях обвинение. Вместо этого она спросила:
— И как же ты ушла?
— Я обманула его, — с победным видом вздернула голову Вероника. — Я притворилась спящей. Потом услышала, как он прошел в ванную — наверное, хотел смыть там мою кровь. Тогда я поднялась с постели, спустилась вниз и вышла на улицу. Попутно вытащила из кармана его пиджака деньги. Он ведь заявил, что больше не даст мне ничего, потому что, дескать, это не приведет меня ни к чему хорошему. Вот я и взяла сама. В конце концов, он виноват передо мной, вот пускай и платит!