Любовники чертовой бабушки
Шрифт:
— Я человек.
— Очень ценная информация. Как зовут?
— Селена.
— Кто заставил тебя выдавать себя за меня?
— Не знаю, — пропищала девица, испортив такой красивый допрос.
Оказывается, не такое простое дело этот допрос. Как можно допрашивать человека, когда он нехотя отвечает? Я пришла в бешенство и теперь уже по-настоящему. Уж не помню, что я там делала, но девица изрядно струхнула и принялась выдавать информацию очень охотно.
Оказалось, что она русская, из семьи эмигрантов, проживающих в Лондоне. Какой-то незнакомый мужчина
Я поразилась:
— И ты согласилась?!
— Он обещал хорошо заплатить, — сообщила девица себе в оправдание.
Если честно, не представляю, сколько надо заплатить человеку, чтобы он согласился взять мою внешность. Лично я эту чертову внешность получила бесплатно, но, дай мне волю, запросила бы за «счастье» такое сумасшедшую сумму: нулей сорок — не меньше. И все эти нули (то есть деньги) сразу ушли бы на то, чтобы от этой внешности безвозвратно избавиться. Почему? Потому что я умная девушка, а эта дурочка согласилась взять мою внешность…
— За сколько ты согласилась? — с жалостью осведомилась я.
— За сто тысяч евро, — хлюпнула носом девица.
— Ну, хоть что-то, — вздохнула я.
Из сочувствия не стала открывать бедняжке глаза на то, как сильно она продешевила. Уже с состраданием я спросила:
— И что было потом, как тебя превратили в меня?
— Я долго училась говорить и ходить, как ты.
Пришлось ужаснуться.
— Что? Шепелявить и косолапить?! — содрогаясь, воскликнула я и поразилась:
— Какая жестокость! Как же они это делали?
— Видеозаписи мне показывали, — пояснила девица. — Я видела тебя с твоими знакомыми и друзьями, все подмечала, запоминала. Потом меня долго экзаменовали, а затем дали чемодан с одеждой, деньги и отправили сюда, в Париж, на задание.
— Так это ты разгуливала с Роже и Жан-Пьером, — прозрела я и злорадно ей сообщила:
— Тогда ты плохо училась, Жан-Пьер тебя раскусил.
Девица, против моих ожиданий, не обиделась, а согласилась:
— Да, я знала, что из этой затеи ничего не получится. Так отвратительно ходить и говорить может только один человек: ты.
Как бы женщина себя ни нахваливала мужьям и подругам, в глубине души она точно знает, чего стоит на самом деле, — я тоже знала, а потому обиделась и возмутилась:
— Ну, ты и дрянь! И я тут вожусь с тобой! А ну, признавайся, на кого ты работаешь? — гаркнула я, готовая прострелить все, что девица имеет, чтобы, зараза, не подражала моей исключительности.
— Не знаю, честное слово, не знаю! — взмолилась девица. — Эти люди преступники! Они очень опасны, так что держись подальше от них, пока жива! Клянусь матерью, отцом и любимой собакой! Клятва серьезная — я призадумалась: «А что, может, она и не врет? Девица круглая идиотка. Кто бы стал с такой откровенничать? А люди, ее пославшие, преступники уже потому, что доверили оружие такой недотепе».
— Хорошо, —
— Да, мне каждый раз говорили, что я должна делать и где гулять. Я и гуляла.
— Не станешь же ты меня убеждать, что кто-то потратил бездну денег на операцию и прочую чепухню с одной только целью: чтобы ты могла прогуляться по Парижу в моем красном платье?
— Нет, не стану, — согласилась девица. — Но разумного объяснения этому не нахожу. Мне в номер по утрам звонили, я подробно отчитывалась о каждом своем шаге и получала другое задание. Вот и все, что я знаю.
Мне стало ясно, что время потеряно даром.
— Вот что, милочка, — страшно сожалея о предстоящем поступке, сказала я, — придется тебе посидеть до утра в этом сарае. Раньше отпустить не могу, слишком ты для меня опасна.
С этими словами я покинула бедную пострадавшую девушку. И дело здесь не в сарае. Уж не знаю, какой она раньше была, но сейчас — чистый урод!
Глава 30
Утром я проснулась от страшного грохота в дверь — такие жуткие звуки в кинофильмах сопровождаются фразой: «Откройте, полиция!» Словно кем-то куда-то ужаленная, я вскочила с постели — на пороге стоял Жан-Пьер.
— До звонка Казимежа осталось сорок минут, — сообщил он, с интересом изучая мои голые ноги.
С криком «О, ужас!» я бросилась одеваться, что Жан-Пьер воспринял совсем неприязненно — по его мнению, и в плавках с майкой я была хороша.
Через десять минут его потрепанный «Ситроен» нес нас по улицам города мимо упоительных заведений, где вам всегда с радостью нальют и поднесут. Дорога к дому Жан-Пьера буквально утыкана этими заведениями, неудивительно, что бедняга так редко бывает трезв. Он (как и остальные друзья Казимежа) соответствует истине: настоящий мужчина силен перед врагом и слаб перед соблазном.
К квартире Жан-Пьера мы прибежали вовремя: он еще возился с ключом, а из прихожей уже доносился телефонный трезвон.
— Это Казимеж! Быстрей! Быстрей! — трепеща от волнения, громко молила я.
Жан-Пьер последовал моему совету; ушко ключа хрустнуло и рассталось с рабочей частью, которая продолжала торчать из замка.
— Все пропало! — в отчаянии взвыла я.
— Не пропало! — успокоил меня Жан-Пьер и яростно начал звонить соседям.
Казимеж там нам звонит, мы тут — соседям.
Дверь наконец открылась. Жан-Пьер, не говоря ни слова, схватил меня за руку и поволок в чужую квартиру, хозяин которой лишь проводил нас широко раскрытыми от удивления глазами.
— Лезь! — скомандовал Жан-Пьер, притащив меня на балкон, соприкасающийся с его балконом и разделенный толстой стеной.
Я глянула вниз, внутренне отмечая, что этаж четвертый, а высота тянет на все восемь, такие немыслимые потолки в этих старых домах. И все же я полезла, проклиная неуместную расточительность жадных французов.