Любовники. Плоть
Шрифт:
– Правдовещатели запросили разрешение на использование этого слова в эфире, но им было отказано до полнейшего изучения вопроса.
– Само слово, насколько можно судить на сегодняшний день, используется в форме прилагательного, существительного и глагола. В основном используется в презрительно-уничижительном контексте, хотя и не эквивалентно лингвистически приемлемым словам «бардак» (в смысле беспорядок) и «сглаз». Кроме того, в нем присутствует значение чего-то чужого, иномирного, то есть нереалистичного.
– Настоящим
Хэл прогнал письмо до конца. К счастью, у остальных трех слов приоритет был ниже. Не нужно пытаться прыгнуть выше головы: исследовать все четыре одновременно.
Но уезжать придется завтра утром после доклада Ольвегссену. То есть не стоит даже распаковывать вещи: все равно день за днем предстоит носить одну и ту же одежду, иногда не успевая даже ее вычистить.
Не то чтобы он не желал поскорее убраться отсюда. Просто сейчас он устал и хотел бы немного отдохнуть перед очередной командировкой.
«Отдохнуть?» – спросил он себя, сняв очки и посмотрев на Мэри.
Она как раз поднималась со стула, выключив тридэ. Наклонилась выдвинуть ящик из стены. Он увидел, что Мэри достает их ночную одежду, и, как в прошлую ночь и в несколько ночей до того, ощутил вздымающуюся волну тошноты.
Обернувшись, Мэри удивилась выражению его лица.
– В чем дело?
– Ни в чем.
Она прошла по комнате (всего несколько шагов из конца в конец – это ему напомнило, насколько больше шагов приходилось делать, когда он был в Заповеднике). Подав ему скомканную массу белья, она сказала:
– Не думаю, что Олаф все это чистил. Не его вина, конечно – деионизатор не работает. Он оставил записку, что вызвал техника. Но ты же знаешь, как долго они чинят.
– Я сам починю, когда выдастся свободная минута, – ответил он. – Великий Сигмен! Сколько же времени чистка не работает?
– С самого твоего отъезда, – ответила она.
– Как же он потеет! – сказал Хэл. – Как будто живет в вечном ужасе. Неудивительно! Старина Ольвегссен меня тоже пугает.
Мэри покраснела.
– Я все время, постоянно молюсь, чтобы ты не богохульствовал, – сказала она. – Когда ты бросишь эту нереальную привычку? Разве ты не знаешь…
– Знаю, – резко перебил он. – Каждый раз, как произношу имя Предтечи всуе, именно на это время я задерживаю Остановку Времени. И что?
Мэри вздрогнула и отшатнулась от этой вспышки ярости.
– И что? – повторила она. – Хэл, ты серьезно?
– Нет, конечно! Как я могу сказать такое всерьез? – ответил он, тяжело дыша. – Конечно, нет! Как можно? Просто меня бесит, что ты постоянно тычешь мне в нос моими провинностями.
– Предтеча сказал, что каждый должен напоминать брату своему о его нереальностях.
– Я тебе не брат. А муж, – сказал он. – Хотя частенько – сейчас, например, – жалею об этом.
Маска чопорной святоши слетела с лица Мэри, глаза ее наполнились слезами, задрожали губы и подбородок.
– Сигмена ради! – сказал Хэл. – Только не плачь.
– А как мне удержаться от слез, – всхлипнула она, – когда мой собственный муж, плоть моя и кровь, соединенный со мной Реальным Церством, обрушивает на меня столь несправедливые слова? И я ведь ничем этого не заслужила.
– Ничем, кроме того, что постоянно закладываешь меня гаппту, – ответил он. Отвернувшись от нее, он отогнул кровать от стены. – Похоже, что постельное белье тоже воняет Олафом и его толстухой женой.
Он понюхал простыню, брезгливо сморщил нос:
– Фу!
Сорвал с матраса все постельное белье и бросил на пол. И свою пижаму тоже.
– К Ч это все! Буду спать в одежде. А ты еще называешь себя женой? Почему же наше барахло не оттащила к соседям и у них не почистила?
– Ты сам знаешь, – ответила Мэри. – У нас нет денег, чтобы заплатить за пользование их чисткой. Будь у тебя М.Р. повыше…
– А как мне повысить М.Р., когда ты бегом бежишь к гаппту и докладываешь о каждом мельчайшем моем отступлении?
– А вот это уже не моя вина! – возмутилась она. – Какой я была бы сигмениткой, когда бы солгала доброму авве и сказала, что ты заслуживаешь лучшего М.Р.? Да я бы спать спокойно не смогла после такого, зная, как глубоко была нереальна и что Предтеча видит мою ложь! Когда я говорю с гапптом, то чувствую, как жгут меня невидимые глаза Исаака Сигмена, читая каждую мою мысль. Я просто не могла бы! Стыдись! Желать, чтобы я пошла на такое!!
– И Ч с тобой! – огрызнулся он и удалился в неназываемую.
Внутри тесного помещения он сбросил одежду и встал под разрешенный ему тридцатисекундный водяной душ. Приблизился к ветросушилке и подождал, пока обсохнет. Потом почистил зубы, яростно орудуя щеткой, стараясь стереть ужасные слова, прозвучавшие минуту назад. Как обычно, ему становилось стыдно за них. И вслед за стыдом явился страх, что Мэри расскажет гаппту, что расскажет гаппту он сам и что будет потом. Вполне возможно, что его М.Р. еще больше понизят, что его оштрафуют. И тогда его бюджет, вытянутый в тонкую ниточку, просто лопнет. И он окажется в таком долгу, в каком еще не бывал, не говоря уже о том, что его проигнорируют, когда придет время следующего повышения.