Любовные драмы русских поэтов
Шрифт:
Интересен еще один момент, просочившийся в печать. Шольц, который, возможно, и не был связан с убийцами, впоследствии осуждал Арендта за то, что тот уже после первого осмотра заявил Пушкину о неизбежности смерти. Шольц говорил, что Пушкин, поначалу, не хотел верить, что умрет, но Арендт убеждал его в этом. Шольц писал, что не надо было заявлять столь категорично, ибо вера зачастую спасает и не в таких положениях, что Пушкин мог выжить. Значит, Арендт лгал о том, что рана изначально была смертельной, значит, Аренд постарался сделать так, чтобы она стала смертельной. Ведь и в публикациях иногда проскальзывает, что Пушкин был ранен не в область живота, а в бедро. Это уж Аренд
Арендт убедил Пушкина в том, что жить ему осталось совсем недолго, и Пушкин написал государю письмо, в котором просил прощения за то, что не сдержал слова и дрался на дуэли. Государь ответил: «Если судьба нас уже более в сем мире не сведет, то прими мое и совершенное прощение, и последний совет: умереть христианином. Что касается жены и твоих детей, ты можешь быть спокоен – я беру на себя устроить их судьбу».
После смерти Пушкина император заплатил около ста тысяч рублей по долгам поэта и выдал жене его десять тысяч рублей серебром. Он приказал также издать за счет государства полное собрание сочинений поэта.
Об убийце же император писал: «Рука, державшая пистолет, направленный в нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в кого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть».
С чувством брезгливости отдал император приказ: «Рядового Геккерна (Дантеса), как нерусского подданного, выслать с жандармами за границу, отобрав офицерский патент».
Как созвучны с мнением императора слова Лермонтова, написавшего в знаменитом своем стихотворении, что убийца «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал».
Автор «Истории русского масонства» Борис Башилов с удивительной точностью подметил: «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог увести ее с навязанного Петром Первым ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещенному масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден русской интеллигенции. Интеллигенция сделала символом своей веры – все европейские философские и политические течения, и с яростным фанатизмом повела своих членов на дальнейший штурм Православия и Самодержавия».
Русский религиозный философ Георгий Петрович Федотов отметил, что «с весьма малой погрешностью можно утверждать – русская интеллигенция рождается в год смерти Пушкина». После этого все русские традиции, оставшиеся без могучей защиты Пушкина, стали оплевываться с еще большей силой, и ничто русское не заслуживало ни любви, ни уважения, ни понимания долгие годы.
И недаром замечательный русский исследователь старины Иван Егорович Забелин писал в XIX веке: «Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких-либо характерах и идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей истории мы не допускаем… Вся наша история есть темное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает большинство образованных Русских людей… Но не за это ли самое большинство русской образованности несет, может быть, очень справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что не чувствует в себе своего исторического национального сознания, а потому и умственно и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону».
Но врагам России не удалось сломить Русский дух, возрожденный
Две трагедии и драма Тютчева в любви
(1803–1873)
«Тебя ж, как первую любовь…»
Истоки необыкновенного «жизнелюбия» человека мы можем найти в детстве. В данном случае, под жизнелюбием я подразумеваю влюбчивость, даже в какой-то мере, страсть к амурным приключениям. Еще в советские времена, в войсках, мы называли жизнелюбами больших любителей неформальных общений с представительницами прекрасного пола. Это определение относилось к обычным, нетворческим натурам. Ну а натуры творческие живут по своим правилам, которые продиктованы им необыкновенными качествами, заставляющими творить.
Но почему вдруг такая преамбула в материале о Тютчеве, его любовных трагедиях и драмах? Да потому, что и он, подобно Тургеневу, испытал в детстве первые, еще отроческие переживания, связанные с насильственным разлучением с предметом его первой любви.
Когда родители – или не родители, а просто обстоятельства – лишают возможности влюбленных быть вместе, часто происходит так, что уже ни один из влюбленных не может построить в дальнейшем тот союз, который бы мог построить, сложись его первая любовь.
Это одинаково можно отнести ко многим российским писателям – это можно отнести к Тургеневу, Бунину – это целиком касается и Тютчева.
Тютчев нам известен с ранней поры – он нам известен как непревзойденный лирик. Кто еще с такой любовью мог описать природу родного края?!
Но он известен и как великий патриот, до боли сердечной влюбленный в Россию.
Вспомним хотя бы самое известное:
Умом Россию не понять,Аршином общим не измерить:У ней особенная стать —В Россию можно только верить.Или короткое четверостишье, которое он назвал «Спиритическим предсказанием»:
Дни настают борьбы и торжества,Достигнет Русь завещанных границ,И будет старая МоскваНовейшею из трех ее столиц.Или стихотворение «Рассвет», тоже пророческое:
Еще молчат колокола,А уж восток заря румянит;Ночь бесконечная прошла,И скоро светлый день настанет.Вставай же, Русь! Уж близок час!Вставай Христовой службы ради!Уж не пора ль, перекрестясь,Ударить в колокол в Царьграде?Раздайся благовестный звон,И весь Восток им огласися!Тебя зовет и будит он, —Вставай, мужайся, ополчися!В доспехи веры грудь одень,И с Богом, исполин державный!..О Русь, велик грядущий день,Вселенский день и православный!