Любовные истории
Шрифт:
Эта редкая женщина обладала невероятным сочетанием чистоты, детской наивности и огромной внутренней силы. Играла она так, как будто жила в кадре. Например, в фильме «Жить, чтобы жить» Анни потрясающе изобразила трагедию женщины, узнавшей об измене возлюбленного, которого играл Ив Монтан; ее молчание было так трагично и красноречиво, а слезы, катившиеся по лицу градом, так натуральны, что все присутствовавшие на съемках невольно отводили глаза: так им было неловко, словно подсмотрели в замочную скважину чужую жизнь. Клод тоже плакал, никого не стесняясь. Это происходило с ним впервые.
Клод любил Анни, но это была любовь-пытка. Он то чувствовал себя на седьмом небе от счастья, то был готов завыть от отчаяния. Эта женщина не желала оставлять ему ни малейшей надежды на прочную связь. Анни не хотела быть его женой, считая, что брак режиссера и актрисы не только банален, но и заведомо неудачен. К тому же она совершенно не чувствовала призвания стать примерной женой и заботливой матерью. Однако Клод брал себе в жены исключительно актрис. Почему – он и сам, наверное, никогда не смог бы сказать. Мари-Софи снялась у него в нескольких фильмах, а потом легко согласилась на развод, забрав ровно половину состояния своего супруга. После нее была Алессандра Мартинес. Она была скромна и, главное, любила Клода, но ему все равно было нестерпимо скучно.
Однажды Клод пропал на несколько дней. Алессандра обегала съемочные площадки, притоны – его нигде не было. Она звонила в полицию, в больницы. Он появился неожиданно, бледный, исхудалый и с темными кругами под глазами. На расспросы жены Клод ответил, что был в монастыре. Ему потребовалось привести мысли в порядок, и теперь он уверен, что им необходимо расстаться. Лелюш решил жить один и снимать наконец-то настоящее кино. На пятом десятке он снял не любовную историю и не кассовый детектив, а фильм о войне, которая разрушает человеческие судьбы. Причем герои его фильма страдали только от собственной слепоты, неспособные узнать в изменившейся внешности, ином оттенке волос и другом тембре голоса потерянного любимого человека. А нужно было совсем немного для преодоления одиночества: просто приглядеться внимательнее и увидеть, как в облике на первый взгляд незнакомого человека проглядывает что-то родное до боли, почти неуловимое.
Этот фильм назывался «Уйти, чтобы вернуться». Его критиковали во всех солидных изданиях, осуждая режиссера за возврат к ныне немодной философии экзистенциализма и за то, что свои неумелые проповеди о переселении душ он пытается навязать публике, которой это вовсе не нужно. Переживания режиссера были названы не только глупыми, но и неубедительными.
В результате следующей работой Лелюша стала, как и заказывали, мелодрама «А теперь, леди и джентльмены», в которой принимали участие такие звезды, как Патрисия Каас и Джереми Айронс. Делая эту картину, Клод сам себя ненавидел. Игра Каас была откровенно бездарной, но публике нравилось следить за развитием ее романа с Айронсом. Как хотел бы режиссер вырваться, наконец, из порочного круга, в котором прожил почти всю свою жизнь. Как желал бы он стать персоной нон грата, но получить свободу и объявить на весь мир: «Леди и джентльмены, позвольте вам сказать, что эта моя новая работа – полное дерьмо!». Но он снова не делал этого: в реальность его возвращала новая, молодая супруга Эвелин. Ей он не признавался, что в последнее время вновь видит во сне Жанну. Клод поверил, что, когда эта жизнь закончится, начнется новая, и там он наверняка встретит Жанну. Он узнает ее и будет бесконечно счастлив. Ведь он – режиссер, и конец истории ему известен лучше, чем кому бы то ни было…
Глава 4. Мужчины-мифы, женщины-легенды
Есть мужчины и женщины, вошедшие в историю как легендарные личности, способные не только беззаветно любить, но и бесконечно удивлять, поражать и привлекать любимых своим талантом, оригинальностью, совершенно особенным шармом, который продолжает очаровывать людей на протяжении десятилетий или даже столетий. Такие люди вошли в историю, об их любви слагают легенды, сочиняют поэмы, пишут романы, снимают фильмы.
Нефертити
Заходящие лучи солнца золотили комнату, бросали последние отсветы на стены, скользили по лазуритовым серьгам-скарабеям уже немолодой женщины, сидящей перед тусклым зеркалом, отражающим усталое и измученное, но все еще прекрасное лицо. Она сидела, склонив голову, увенчанную синей короной с золотыми кобрами, и бессильно уронив на колени руки. Нефертити ждала своего поверенного: тот должен был привезти ей ответ от фараона, который предопределил бы ее дальнейшую судьбу. Царица уже провела много часов в томительном ожидании и все яснее начинала осознавать, что ответ ее господина вряд ли будет благосклонным.
Она представила, как в ее покои войдет верный слуга. Он будет прятать от нее глаза и даже снимет черный парик, обычно покрывающий его лысый гладкий череп. Он не будет знать, куда деть руки и как сообщить своей госпоже, что властитель Египта приказал ей удалиться в глухое селение и провести там последние годы жизни. Опальная царица знала, что стремительно состарится в своем уединении; ее убьет безмерное горе и безысходность. Ее стройное тело и прекрасное лицо высушит и покроет морщинами жаркий пустынный ветер. И только однажды прохладной ночью она обретет наконец свободу, когда за ней придет смерть. Что будет дальше, она тоже знала: из ее высохшего тела вынут внутренности, пропитают самым дешевым бальзамом и положат в простой саркофаг, бросив сверху букетик васильков. Вход в гробницу будет завален камнем, а потом о прекрасной и когда-то могущественной царице Египта забудут навсегда… А если посланник принесет иную весть и сообщит об изъявлении царской милости? В этом случае ей придется жить в женской части дворца. Пожалуй, подобная милость будет даже позорнее предыдущей, поскольку даже рабыни будут смеяться ей вслед, забыв, что когда-то каждый в Египте поклонялся божественной Нефру-Атон. Опальная царица не будет видеть своих дочерей, может быть только украдкой, издали… Гордой Нефрет придется изо дня в день смотреть, как чувствует себя полновластной хозяйкой во дворце эта отвратительная распутная полукровка, неведомыми чарами прельстившая ее супруга. А как вытерпеть, как видеть, что ее дорогие девочки, наследницы царского рода, прислуживают за столом этой самозванке, как можно спокойно наблюдать их склонившиеся в поклоне гордые царственные головы? Она не сможет этого вынести. Лучше закрыть глаза и молить богов о скорой смерти.
«Вот и кончена жизнь», – подумала Нефрет, сердце которой захлебнулось от обиды и боли. Прошло всего 17 лет с того времени, когда весь мир лежал у ее ног. Самое дорогое осталось для нее далеко, очень далеко, в детстве, когда все кругом было напоено солнцем, светом и теплом. Как она любила смотреть на изменчивый Нил, меняющий цвета в разную погоду и разное время суток. Она вспомнила сладкие финики, пьянящий запах цветов лотоса. Их было так много в ее покоях. Каждое утро слуги ставили в огромные вазы новые букеты лотоса. Эти цветы вплетались в прически, и ими же украшались стены покоев. С того времени запах лотоса всегда напоминал Нефрет об утренней свежести и бесконечном счастье.
Тогда Аменхотеп IV был влюблен в нее до безумия. Он мог часами разглядывать, целовать и восхищаться ее тонкими благородными запястьями и изящной шеей. Сам Аменхотеп IV не отличался идеальной красотой в общепринятом смысле этого слова, но его глаза были изумительно прекрасны. Глубокие и прозрачные, они словно видели ту непостижимую, неземную даль, куда всем смертным проникнуть не дано. От него исходило дивное тепло. Рядом с ним Нефрет чувствовала себя в безопасности: ведь он был олицетворением спокойствия и постоянства.
Когда Нефертити исполнилось 14 лет, ее царственные родители объявили, что она должна стать женой Аменхотепа IV. День свадьбы стал триумфом и для Нефрет, и для ее супруга. У нее кружилась голова от палящего зноя и от счастья, сердце билось в груди, как птица, пойманная в силки. А неземные глаза Аменхотепа IV сулили бесконечное счастье и безмерную любовь, которую ничто не разрушит.
Кто бы мог подумать, что в этом удивительном человеке дремлет искра жестокости? Это было неожиданностью и для самой Нефрет, которая видела в нем только любовь и благодать. Аменхотеп IV был хрупок и на вид казался слабым, однако внутри его таилась невероятная и безумная сила, разрушающая империи и судьбы людей. И при всем этом он оставался таким же невинным, как ребенок, который сам не ведает, что творит, когда отрывает бабочке крылья или ломает игрушки. Он был ребенком, играющим с человеческим песком, и песчинки-люди, высыпаясь из его ладошек, исчезали в вечном мраке и небытии.