Любовный поединок
Шрифт:
В это время в дверь постучали, и слуги внесли ужин. Лицо Сильвена просияло.
— Устрицы, жареный цыпленок и яблочный пирог, — по-французски доложил один из слуг.
В гостиную вышла Кейт с новой замысловатой прической — ее черные волосы были зачесаны наверх и собраны в элегантный узел на макушке. Она сняла крышки с блюд и улыбнулась.
— Прекрасное меню.
Финн встал и выдвинул для нее стул.
— Какой прелестный пучок, мадемуазель, — похвалил Робидо и, оторвав ножку цыпленка, помахал ею на прощание.
— Вы уже уходите? — спросил Финн.
—
Робидо поклонился и вышел из комнаты.
Финн разрезал цыпленка, а Кейт разложила устрицы по тарелкам. После ухода смотрителя маяка, который болтал почти без умолку, в комнате установилась непривычная тишина. Кейт вновь почувствовала, как в ее крови зажигается огонь страсти. Ее неудержимо влекло к сидевшему напротив мужчине. Он был авантюристом, искателем приключений, но этим его характер не исчерпывался. Финеас Ганн умел заставить Кейт залиться краской до корней волос. Но больше всего она ценила в нем проявление заботы. Финн бережно относился к ней и всегда был готов встать на ее защиту.
Финн любовался ярким румянцем, выступившим на щеках Кейт.
— У тебя очень красивая прическа. Прости, что я недавно сказал какую-то глупость по поводу твоих волос. Если хочешь, можешь проткнуть меня за это вилкой.
— Я никогда не обижаюсь на ворчунов, — сказала Кейт, подцепив на вилку кусочек моркови. — Мой дядя и мой испанский дедушка были заядлыми ворчунами. Я мирилась с этим долгие годы. Можешь ворчать, сколько душе твоей угодно, на меня это не действует.
— А что ты скажешь о нашем смотрителе маяка? — спросил Финн, накладывая на тарелку жареные овощи. — Если интуиция меня не обманывает, за маской шута скрывается совершенно другой Сильвен Робидо.
— И этот другой Сильвен скорее враг, чем друг?
— Пока не знаю точно. — Финн полил овощи соусом. — Он свободно передвигается по городу, имеет большие связи. Знаешь, Робидо производит впечатление человека, который служит и вашим, и нашим.
— В этом нет ничего удивительно, ведь его рекомендовал нам Де Рике.
Финн кивнул.
— Мы слишком зависим от Сильвена.
— Ты считаешь, что он манипулирует нами? И что же, по-твоему, нам теперь делать?
— Ничего, продолжать ужинать.
Финн откупорил бутылку золотистого фруктового вина, вкус которого прекрасно сочетался со вкусом яблочного пирога. После ужина они пересели с бутылкой недопитого вина и бокалами на диван. Сделав глоток, Финн достал карманные часы и взглянул на них.
— Нашу одежду должны доставить с минуты на минуту. Ты не возражаешь, если я обниму тебя?
Кейт улыбнулась и прильнула к его плечу.
— Расскажи мне о войне.
— О, моя дорогая Кейт, война — это жестокое, грязное дело. В убийстве себе подобных нет никакого благородства. И ты начинаешь осознавать весь ужас происходящего лишь тогда, когда оказываешься в окружении павших товарищей, — мертвых или раненых, кричащих от боли. Ты сидишь в кустах, а невидимый противник стреляет по тебе из сотен укрытий.
Кейт прижалась щекой к груди Финна.
— У тебя учащенно бьется сердце. Леди Леннокс говорила мне, что у тебя военный невроз, психическая травма, полученная на войне. То же самое я слышала от Сесила. Расскажи мне о событиях, вызвавших этот недуг. Наверное, во время службы в Индии ты испытал какое-то сильное потрясение?
Финну вдруг захотелось поведать ей правду. Харди кое-что знал о событиях, повлиявших на здоровье Финна. Доктор тоже был посвящен в них. Но сумеет ли Финн рассказать Кейт все до конца, без утайки? Возможно, дойдя до самых страшных подробностей, он вдруг замолчит. Монти называл такое состояние «подавлением воспоминаний».
— Ну хорошо, — наконец согласился Финн. — Я расскажу тебе все. Но только, мне кажется, было бы лучше, если бы ты не видела при этом моего лица. — Он поставил свой бокал на столик и крепко обнял Кейт за плечи. Она спрятала лицо на его груди, приготовившись слушать. — Причиной моего состояния стала трусость, она привела меня к кардионеврозу.
Кейт недоверчиво хмыкнула.
— Мне трудно представить, чтобы кто-то мог назвать тебя трусом. Тот, кто мог подумать о тебе такое, просто не видел тебя в действии.
Финн потерся подбородком о ее волосы.
— Меня часто посылали в дозор. В основном мы следили за перемещением племен. Мы знали, что аль-китари-масари собирают войско, чтобы атаковать наш форт. Вопрос был в том, когда это произойдет. К западу от Кандагара наш отряд попал в кровавую переделку и сильно пострадал. Я не отдавал приказ отступать, поскольку хотел подобрать раненых, но тут нас окружили и взяли в плен. Нас отвезли в горы, в пуштунскую деревню. Меня, единственного оставшегося в живых старшего офицера, держали в глубокой яме. Каждую ночь я слышал крики моих солдат, которых подвергали пыткам. Утром мне спускали лестницу, вытаскивали из ямы и вели к связанным солдатам, которых готовили к казни.
Финна била мелкая дрожь. Кейт почувствовала, что у нее сводит ноги так, как это случалось после тяжелых репетиций. Она села ровно на диване и, повернув голову, взглянула в лицо Финну. Его невидящий взгляд устремился в одну точку. Финн погрузился в воспоминания и, казалось, ничего вокруг не замечал.
— В их глотки были вбиты куски дерева, и они не могли сглатывать, — продолжал Финн. — Останови меня, если мой рассказ покажется тебе слишком…
— Я не робкого десятка, Финн, продолжай, пожалуйста.
— А потом пуштунские женщины стали по очереди мочиться в их открытые рты. — Финн судорожно вздохнул. — Солдаты задыхались или захлебывались — не знаю, как назвать способ этой казни.
— О Боже… — ахнула Кейт, сжав его руку.
— Прости, у меня сильно кружится голова.
Финн обнял ее и крепко прижал к себе. Некоторое время они сидели молча.
— Но ты выжил, Финн, — наконец произнесла Кейт.
— Да, выжил, пройдя через допросы и пытки, которые длились восемь дней.