Любящий Вас Сергей Есенин
Шрифт:
Я намеренно прерываю поток слов Есенина для пояснений, которые может дать нам Лев Повицкий:
Есенин засел за «Анну Снегину» и скоро ее закончил. Довольный, он говорил:
– Эх, если б так поработать несколько месяцев, сколько бы я написал!
Он мне прочел «Анну Снегину» и спросил мое мнение. Я сказал, что от этой лирической повести на меня повеяло чем-то очень хорошо знакомым, и назвал имя крупнейшего поэта шестидесятых годов прошлого столетия.
– Прошу тебя, Лев Осипович, никому об этом не говори!
Эта простодушно-наивная просьба меня рассмешила. Он тоже засмеялся.
– А что ты думаешь – многие и не догадаются сами…
– …Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе, – продолжает Есенин. – Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился. Волосы я зачесываю как на последней карточке. Каждую неделю делаю маникюр, через день бреюсь и хочу сшить себе обязательно новый модный костюм. Лакированные ботинки, трость, перчатки – это все у меня есть. Я купил уже. От скуки хоть франтить буду. Пускай говорят – пшют. Это очень интересно. Назло всем не буду пить, как раньше. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение. Уж очень мне не нравится, как все обо мне думают. Пусть они выкусят.
Весной, когда приеду, я уже не буду никого подпускать к себе близко. Боже мой, какой я был дурак. Я только теперь очухался. Все это было прощание с молодостью. Теперь будет не так.
Если они хотят, чтоб я был писатель, так я буду писатель. Но уж тогда вряд ли они придут ко мне за дружбой, чтоб подзанять немного мыслей и чувств. Я буду болтать тросточкой и говорить, закатывая глаза: «Какая прекрасная погода!». Я обязательно научусь этому перед зеркалом. Мне интересно, как это выглядит. Черт возьми! Однако я здорово записался, 4 страницу пишу. Это все оттого, что я о Вас соскучился.
У Воронского в отношении ко мне, я думаю, просто маневр: все это, я думаю, в глубине души его несерьезно. Так это – знай, мол, наших! Если Вы увидите этих наших, все-таки поклонитесь им. Анне Абрамовне мой самый сердечный привет. Поцелуйте ее за меня в щеку. Итак, Галя, делайте все, как знаете, мне важно то, чтоб я был спокоен за Ваши денежные дела.
Деньги мои пришли. Так что беспокоил Вас напрасно. В № 6 толстого грузинского журнала переведен мой «Товарищ».
Обнимите Катю, Шуру и Риту. Привет Яне и Соне. Год 24, а число которое, не знаю. Вероятно, 20-е декабря. Батум. С. Есенин.
Галя! Это письмо добавочное. Как только выйдут «Две поэмы», получите с Ионова 780 руб. и пришлите их мне.
Я не брал у него 30 червонцев за «Песнь» и 480 за «36».
Деньги требуйте настоятельно. На эти деньги я для вас всех могу много прекрасных вещей сделать. Здесь очень дешево стоят материалы на костюмы. Чудные персидские и турецкие шали. С. Е.
Берлину продавайте [153] . Вообще все делайте, как найдете нужным. Маши каслом не испортишь.
С. Е.
– Одно время нравилась ему в Батуме «Мисс Оль», как он сам ее окрестил, – откровенничает Лев Повицкий. – С его легкой руки это прозвище упрочилось за ней. Это была девушка лет восемнадцати, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времен. Девушка была начитанная, с интересами и тяготением к литературе, и Есенина встретила восторженно.
Я получил от местных людей сведения, бросавшие тень на репутацию как «Мисс Оль», так и ее родных. Сведения эти вызывали предположения, что девушка и ее родные причастны к контрабандной торговле с Турцией, а то еще, может быть, и к худшему делу. Я об этом сказал Есенину. Он бывал у нее дома, и я ему посоветовал присмотреться внимательнее к ее родным. По-видимому, наблюдения его подтвердили мои опасения, и он к ней стал охладевать. Она это заметила и в разговоре со мной дала понять, что я, очевидно, повлиял в этом отношении на Есенина. Я не счел нужным особенно оправдываться. Как-то вскоре вечером я в ресторане увидел за столиком Есенина с «Мисс Оль». Я хотел пройти мимо, но Есенин меня окликнул и пригласил к столу. Девушка поднялась и, с вызовом глядя на меня, произнесла:
– Если Лев Осипович сядет, я сейчас же ухожу.
Есенин, иронически улыбаясь прищуренным глазом,
медленно протянул:
– Мисс Оль, я вас не задерживаю…
«Мисс Оль» ушла, и Есенин с ней порвал окончательно.
Нет под рукой бумаги, простите, Анна Абрамовна, простите, милая, хорошая, добрая, если не ко всем, то ко мне, простите за то, что не писал Вам, – начинает свое письмо к Берзинь в декабре 1924 года Сергей Есенин.
С чего это распустили слухи, что я женился? Вот курьез!
Это было совсем смешно (один раз в ресторане я встретил знакомых тифлисцев). Я сидел просто с приятелями. Когда меня спросили, что это за женщина [154] , я ответил:
– Моя жена. Нравится?
– Да, у тебя губа не дура.
Вот только и было, а на самом деле сидела просто надоедливая девчонка – мне и Повицкому, с которой мы даже не встречаемся теперь.
Как живете, дорогая? Кого любите? Как с отцом? (Имеется в виду И. Вардин).
Я живу скучно. Работаю, выпиваю, хожу в кинематограф и слушаю разговоры о контрабандистах. Совсем как в опере «Кармен».
С возвращением Шурки опять все по-семейному, хорошо и дружно, – пишет С. Есенину Г. Бениславская. – Опять вовремя спать ложимся и т. д. Оля (Вам, кажется, Катя писала – наша прислуга) нас к рукам прибрала, вообще она и Шурка – это 2 ежовых рукавицы для меня и Кати. У нас теперь семья целая получилась: Шура, Катя, Оля и я и еще наша соседка (Вы ее не знаете). Я и Катя ездили в Петроград. У Ионова ничего не получили, едва удалось добиться, чтобы печатал «Песнь» и «36» вместе (иначе был бы номер с Анной Абрамовной – с отделом массовой литературы). Там мы сдали в «Ковш» (журнал Серапионовцев, типа бывшей «Красной нови») стихи «Русь уходящая» и «Письмо от матери», забрали у них деньги (половину), взяли у Сахаровых Ваши вещи и уехали. А сам Ионов мне и Кате понравился. Удивительный он человек. Несмотря на его резкость – он взбешен на Вас, ведь стихи, обещанные ему, вошли в сборник «Круга». Но когда увидел Катю, присмирел – видно, она ему Вас напомнила. И совсем укротился, когда я ему показала «Письмо к женщине», так тихо, тихо сказал: «Хорошее».
Мы у него сидели несколько часов и погибли было совсем – сколько там (во второй комнате) хороших книг-то!
Зол на Вас, а привет все же просил передать.
Теперь он заведует и Петроградским, и Московским Госиздатом.
В «Прожекторе» будет «Русь бесприютная».
Есть у нас «Метель» и «Весна», мне нравится, а Катя так испугалась «Метели», что ей не очень понравилось. А Вам лень даже прислать нам. Присылайте сразу же, вырезая из газеты, чтоб не переписывать. И все аккуратно шлите.
Эрлих Вам напишет о делах петроградских. Он с нами, как отец родной, возился в Питере, водил в Госиздат, поил чаем, кормил, вообще заботился о нас. Да, у Сахарова Вам не надо жить, мещанское болото у него и вообще плохо. Мы с Катей даже ночевать не захотели у них. Сам Сашка все время в Москве. Сын у него славный – Глеб, сорванец такой. Вам привет от обоих: Глеба и Алика. Алик Вас помнит: «Дядю Сережу? Есенина?».
Том Ваш будет издавать Богомирский (на самом деле Богомильский [155] ), Анна Абрамовна познакомит меня с ним. Она же сама чем-то недовольна в Вас, по-моему, это после известия о том, что Вы женились. Вообще она дурью мается, сама не знает, чего хочет.
Книжка Берлина в наборе. Скоро будет готова.
Домой деньги пошлем 2-то февраля.
Ну, вот пишу я все это подробно, а сердце ноет, ведь не знаю, что с Вами, не случилось ли чего, и не пишется. Заставляю себя писать.
Милая Галя! Простите, что пишу наспех. Мне здесь дьявольски надоело. Скоро соберу манатки и перееду в Баку, а пока пишите сюда. Описывайте все как есть.
Том берлинский Вы можете достать у Собко и дополучить с них за «Русь советскую». Я продавал им без этой вещи.
Скажите Вардину, может ли он купить у меня поэму. 1000 строк. Аиро-эпическая. Очень хорошая. Мне 1000 р. нужно будет на предмет поездки в Персию или Константинополь. Вы же можете продать ее как книгу и получить еще 1000 р. для своих нужд, вас окружающих.
Здесь очень скверно. Выпал снег. Ужасно большой занос. Потом было землетрясение. Я страшно скучаю. Батум хуже деревни. Очень маленький, и все друг друга знают наперечет. Играю с тоски в биллиард. Теперь я Сахарову могу дать 3–4 шара вперед. От двух бортов бью в средину так, что можно за показ брать деньги. Пишу еще поэму и пьесу.
На днях пришлю Вам две новых книги. Одна вышла в Баку, другая в Тифлисе. Хорошо жить в Советской России. Разъезжаю себе, как Чичиков, и не покупаю, а продаю мертвые души. Пришлите мне все, что вышло из новых книг, а то читать нечего. Ну пока. Жму руки. Приветы. Приветы.
С. Есенин.
20/1.25, Батум.
153
Издательство «Современная Россия»
154
Речь идет о той самой мисс Оль.
155
Богомильский Д. К., издательство артели писателей «Круг».
Несколько телеграмм подряд, однообразных, точно писанных под копирку, приводить здесь которые считаю излишним. Есенин вновь мечется в поисках денег. Перед глазами все еще маячит невнятным призраком Персия, впрочем, если и на этот раз все провалится, он готов вернуться в Москву. За спиной огромная работа, но только принесет ли она радость и покой?
Сергей Александрович познакомился в Батуме с молодой армянкой по имени Шаганэ [156] . Это была на редкость интересная, культурная учительница местной армянской школы, прекрасно владевшая русским языком. Интересна была и младшая ее сестра Катя, тоже учительница. У нее было прекрасное лицо армянской Суламифи. Она знала стихи Есенина и потянулась к поэту всей душой.
156
Шаганэ Нерсесовна Тальян. Знакомая поэта, учительница русского языка и литературы, армянка по национальности. Родилась в 1900 году. С Есениным познакомилась во время его пребывания в Батуми в зимние месяцы 1924-25 года. Ее звучное восточное имя Есенин ввел в несколько стихотворений цикла «Персидские мотивы».
Впрочем, по словам того же Льва Осиповича, в конце концов он больше увлекся сестрой Шагане…
Роман с мисс Оль закончился злобным шипением со стороны есенинских женщин и обидами на его «очередную женитьбу», а он и не собирался жениться. И вот теперь, точно в отместку, эти глупые бабы не шлют необходимых денег! Бунт на корабле!
«Деньги не пришли Жду, шлите телеграфом Есенин», – грозно приказывает он Галине.
«Ты думаешь или нет Я сижу без денег С.», – вопрошает он Катю.
Наконец, какие-то деньги наскребает Бениславская.
«Спасибо. Нужно тысячу, – продолжает более спокойным тоном Есенин. – Скажите Вардину, поэму высылаю. Отвечайте.
Есенин».
И не дождавшись ни ответа, ни денег:
«Я озлоблен почему нет ответа Батум не пишите уезжаю Персию адрес Баку Есенин». (Письмо адресовано Бениславской Г. А., 21 февраля 1925).
Персия прогорела. Все Москве: Лившиц, Чагин [157] . Шлите немедленно на дорогу. Я Тифлисе, нужно к среде. Везу много поэм». (Бениславской)
157
Петр Иванович Чагин (настоящая фамилия Болдовкин) (9 июня 1898 – 28 октября 1967) – советский журналист, партийный и издательский работник, литературный деятель.
И наконец, последнее, уже с билетами в руках, адресовано Бениславской:
«Выходите воскресенье встречать несите шубу и денег Сергей». (Бениславской).
Есенин приехал в Москву лишь на время, разобрался с насущными делами в издательствах, вычитал гранки новой книги, попировал с друзьями, познакомился с Софьей Толстой и…
Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину.
С. Есенин.
21/III. 25.
Глава 34. Софья Толстая – жена на час
– Едва ли не с начала моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне Толстой, внучке писателя Льва Толстого, – пишет Ю. Н. Либединский в воспоминаниях «Мои встречи с Есениным».
Сергей и сам заговаривал об этом, но по своей манере придавал этому разговору шуточный характер, вслух прикидывая: каково это будет, если он женится на внучке Льва Толстого! Но что-то очень серьезное чувствовалось за этими как будто бы шуточными речами.
Да и какие тут могли быть шутки! В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. Она, видно, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны Толстой. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать помощницей, другом и опорой писателя.
– Милая Галя, я в Баку, – писал Есенин Бениславской 8 апреля 1925 года. – Знаю, что письмо к Вам придет через 6–7 дней. Не писал, потому что болен. Был курьез. Нас ограбили бандиты (при Вардине). Жаль и не жаль, но я спал и деньги некоторые (которые Вы мне дали), и пальто исчезли навсегда. Хорошо, что я хоть в брюках остался.
– Сергей дорогой, поберегите же Вы себя, – отвечает Галина 4 мая. – У Вас плеврит, кровь, а Вы лечитесь? И, вероятно, больным собираетесь в Персию.
С кем и как?
Узнайте сначала, не вредно ли Вам туда. Не делайте глупостей. Я тоже далеко от Вас, и мне Вас убедить еще труднее.
Но все же: если есть в этом мире что-нибудь дорогое Вам – ради этого поберегите, не мучайте себя.
Что у Вас? Мне Вы писали – жаба, а теперь я узнала – плеврит.
– …Когда я очутился без пальто, я очень и очень простудился, – продолжает Есенин. – Сейчас у меня вроде воспаления надкостницы. Боль ужасная. Вчера ходил к лучшему врачу здесь, но он, осмотрев меня, сказал, что легкие в порядке, но горло с жабой и нужно идти к другому врачу, этажом выше. Внимание ко мне здесь очень большое. Чагин меня встретил как брата. Живу у него. Отношение изумительное.
Только вот в чем дело: Серебровский купил бумагу и не выплатил денег редакции (по-видимому, за объявления Аз-нефти). Здесь денег нет. Будут потом. Поэтому, как получите это письмо, присылайте немедленно 200. Для Вас у меня уже есть стихи.
Главное в том, что я должен лететь в Тегеран. Аппараты хорошие. За паспорт нужно платить, за аэроплан тоже.
– На днях Флеровский едет в Персию (через 2–3 дня), подождите его, – отвечает Бениславская. – Сергунь, родной, если решите ехать – подождите, поедете вместе с ним, ведь он к Вам очень хорошо относится и с ним интереснее будет.
…Дорогая, я далеко от Вас, и убедить Вас мне трудней (пишу, а зубы болят до дьявола – нервы). Прошу Вас не относиться ко мне, как это было в Батуме [158] , а Катьку (пошлите к *** матери). Вырастет большая, поймет.
Поймите и Вы, что я еду учиться. Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно. Там ведь родились все лучшие персидские лирики. И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу, если он не пишет, значит, он не из Шираза. Дорогая, получив это письмо, шлите 200. Позвоните Толстой, что я ее помню. Шурку просто поцелуйте. Она знает, что она делает.
Катька ни на кого не похожа.
У меня ведь была сестра (умершая) Ольга [159] , лучше их в 1000 раз, но походит на Шурку. Они ее не знают, не знают и не знают.
Галя, больше я Вам не напишу. Разговор будет после внимания… Целую руки. Жив и здоров.
С. Есенин.
8/IV.25.
158
Имеется в виду, что тогда С. Есенин слал Г. Бениславской телеграмму за телеграммой с требованием денег, а она не отвечала.
159
Ольга Есенина умерла в возрасте трех лет.
Теперь уже Есенин твердо уверен в необходимости расстаться с Бениславской. На горизонте забрезжила некая смутная надежда, светлый образ милой, неиспорченной девушки из известнейшего литературного семейства. Но как наладить отношения, когда он здесь, а она там и даже не подозревает о готовом свалиться на нее счастье? Остается воспользоваться услугами своих не подозревающих о дальнейшем развитии событий «секретарей». К слову, написать «я не люблю Вас как женщину» и признаться «планирую жениться на другой» – суть не одно и тоже. Впрочем, Бениславская сумасшедшая, кроме того, много пьет, а следовательно, в самый неожиданный момент способна выкинуть неприятный фортель. Резко порвав с ней, Есенин рискует подвести под удар своих близких. Бениславская оставила службу на Лубянке в 25-м году. Но, даже зная это, Есенин не мог не насторожиться. В руках Гали остаются его сестры и друзья. Впрочем, даже если опасность Бениславской преувеличена, Есенин остается верен себе: изменяя, сам он и не собирается прощать измены других. В ответ на «Галя, больше я Вам не напишу», Бениславская ответила:
Напишите, неужели Вы не понимаете, как тяжело ничего не знать, что с Вами? или это нарочно? За что? Ничего за собой не чувствую.
Ну, целую Вас. Всегда Ваша и всегда люблю Вас.
Галя.
И все же легче расстаться со ста изменившими женщинами, уйти от слежки органов, нежели распрощаться с одним дельным секретарем. Поэтому 22 апреля Есенин снова шлет ей телеграмму из Баку:
Задержите книгу. Напечатайте, как я говорил: посвящается Чагину. Если сглупите, выгоню.
Есенин.
Скоро выйдет книжка с Персидскими мотивами под названием «Рябиновый костер». Уж не о ней ли Вы телеграфировали, чтобы задержать и пр.?
Как же Вам не стыдно – разве можно давать такие телеграммы?
При всем старании из нее ничего нельзя понять. Так и не понимаю до сих пор. Поясните – зачем задержать? И что «как вы говорили»?
Книгу «Рябиновый костер» всю посвятить Чагину? Верно? А зачем ее задерживать? Хотите до осени оставить? Жду ответа на все вопросы».
…поместить двустишиями, – спешно отвечает Есенин.
Привет Васе Наседкину. Он знает, что такое двустишие.
Воронскому тоже привет.
Позвоните Толстой, пусть напишет.
Конец апреля – начало мая 1925 г. Баку.
И снова как будто бы фраза ни о чем, на первый взгляд, просьба попросить Толстую написать ему кажется вполне невинной, он ведь не одну ее просит писать, скучно человеку на чужбине. Вот и Наседкину привет передал, и Воронскому. Не ведая, что творит, Галя сама налаживает контакт между любимым человеком и соперницей.
Впрочем, внезапная болезнь вынуждает поэта отложить блицкриг покорения Софьи Толстой.
– Еду домой. Буду дней чрез десять, – пишет Есенин Бениславской 5 мая 1925 года из Баку. – Найдите лучшего врача по чахотке – Есенин.
Лежу в больнице. Верней, отдыхаю. Не так страшен черт, как его малютки. Только катар правого легкого. Через 5 дней выйду здоровым. Это результат батумской простуды, а потом я по дурости искупался в средине апреля в море при сильном ветре. Вот и получилось. Доктора пели на разный лад. Вплоть до скоротечной чахотки. С чего Вы это, Галя, взяли, что я пьянствую? Я только кутнул раза три с досады за свое здоровье. Вот и все. Хорошее дело, чтоб у меня была чахотка. Кого хоть грусть возьмет.
Почему не пишу? Потому что некогда. Пишу большую вещь. С книгами делайте как угодно, чего из пустого в порожнее перегонять. Это уж меня начинает раздражать, что Вы спрашиваете! [160]
Телеграммы Ваши я так же не понимаю, как и Вы мои. Вот одна из них:
«Аким языкоком».
Что это за фамилия?
Курьезов на телеграфе больше, чем курьеров у Хлестакова.
Ну так.
Книжку «Рябиновый костер» посвятите всю целиком Чагину.
Надпись: «С любовью и дружбою Петру Ивановичу Чагину».
Ежели Кольцов выпускает книгу то на обложку дайте портрет, который у Екатерины. Лицо склоненное. Только прежде затушуйте Изадорину руку на плече. Этот портрет мне нравится. Если эта дура потеряла его, то дайте ей в морду. Чтоб впредь не брала у меня последних вещей и единственных.
Да, может быть, я скоро приеду в Москву, чтоб съездить в Ленинград, а потом в деревню. Там на Оке мне лучше будет. Ладно.
Еще – книг не надо. Все есть у Чагина.
Читали ли Вы, что пишет обо мне Дункан за границей. Что я, чтоб изучить быт бандитов, стал во главе шайки и орудую на Кавказе, а еще то, что будто бы я ей пишу в письме, что: «Все пока идет хорошо».
Ха-ха-ха!.. Вам письмо!..
А Вы говорите – купаться?
«Товарищи! Перед моей глазой стоит как живой Шаумян. Он четыр тыщ людям говорил: “Плюю на Вам”». (Это из речи одного наркома-тюрка).
Ну вот пока и все. Остальное расскажет Муран. Угостите его, он парень очень хороший. Привет сестрам, Яне, Соне и Наседкину.
Любящий С. Есенин.
P. S. Чтоб не было глупостей, передайте Собрание Богомильскому (Издательство «Круг»), Это мое решение. Я вижу, Вы ничего не сделаете, а Ионову на зуб я не хочу попадать. С Богомильским лучше. Пусть я буду получать не сразу, но Вы с ним сговоритесь. Сдавайте немедленно. Ионов спятил с ума насчет 2000 р. Во-первых, в «Звезде» – «Песнь», я продал избранное маленькое. Ну да ладно, это мое дело. Все равно с ним каши не сваришь. Катитесь к Богомильскому.
2 новых персидских стихотворения поместите перед теми 2 последними, что сдал Вам дома. Перед «Пери» и «Голубая родина Фирдуси».
Вместо:
«Я с тобой несчастий не боюсь» нужно
«Я твоих–». Была описка.
11 мая 1925 года.
Письмо написал я Вам вчера, когда не было еще консилиума. Мне запрещено пить. С легкими действительно что-то неладно. Предписано ехать в Абас-Туман.
Соберите немного денег и пришлите. Я должен скоро туда уехать. После выправки жизнь меняю.
С. Е.
Галя! Дайте Мурану ночлег у Богомильских, у Аксельрода или у Вс. Иванова (он его знает). Муран – мой бакинский друг.
Угостите его на славу. Вплоть до гармонистов. Позовите Толстую. Он через 7 дней едет обратно. Пишите и шлите все, что есть нового.
Если нет комнаты у тех – попросите Яну.
Я еду в Абас-Туман.
Целую.
С. Есенин.
12/V.25. Баку.
160
Эта строчка является ответом на вопрос Галины: «Напишите, кстати, посылать ли книги (разве в Баку их нет?) и какие: переводную литературу, нашу ли за последнее время, стихи, прозу?».