Лючия, Лючия
Шрифт:
– Тетушка Лю, если отдел заказов закрыли в начале шестидесятых, как же вы тогда проработали в «Б. Олтман» до 1989 года?
– Я устроилась в отдел «Вечерние платья». Я добилась там всеобщего признания, но главное – мне хватало времени, чтобы ухаживать за мамой. Смотри, – протягивает мне Лючия вставленную в рамку статью из журнала «Нью-Йорк», в которой рассказывается о салоне для новобрачных в «Б. Олтман». Заголовок гласит: «Лючия Сартори – матушка всех невест». Как иронично, что неудавшаяся невеста стала помощницей для сотен нью-йоркских девушек, которые
– Когда скончалась ваша мама?
– Когда мне исполнилось почти сорок семь лет.
– Вот почему вы так и не уехали в Голливуд? – спрашивает Кит.
– Именно.
Кит откидывается на спинку кресла и смотрит на стену:
– Тетушка Лю… эти обои, их вы клеили вместе с Рут, я права?
– Да, – улыбается Лючия.
– И здесь была ваша студия?
Лючия кивает.
– Тогда где же ниша для шитья и окно с видом на сад?
– Комнату поделили на две части, – тихо говорит Лючия.
– Они посмели забрать у вас полкомнаты? Это преступление! Кто осмелился на такое?
– Это мой племянник Тони.
– Как подло! То есть, вы имеете в виду что это сделал Тони Сартори – мой мажордом, Тони Изоляционная Лента, милый малыш, который родился вслед за умершей Марией Грейс? Это он отнял у вас половину?
– Да. Все большие комнаты были разделены напополам. Больше комнат, больше прибыли, понимаете.
– Омерзительно! Простите, Лючия, но такому нет прощения.
– Самое грустное в этой истории, что он сделал это сразу после смерти моего брата. Не прошло и месяца, как Роберто умер, а Тони уже вступил во владение домом и все устроил по своим правилам.
– Лючия, не хочу показаться невежественной, но разве не вы должны владеть домом? Если умерли все ваши братья, то по закону дом принадлежит вам.
Лючия медленно качает головой. Очевидно, есть нечто, что она до сих пор пытается осознать.
– После смерти папы все имущество перешло к маме. Когда она заболела, то переписала все на Роберто, а у Роберто было четыре сына. Роберто придерживался старых правил, более строгих, чем у папы, и был убежден, что семейное имущество всегда должно оставаться во владении мужчин. Так все и произошло. Конечно, Роберто настаивал, чтобы его сыновья заботились обо мне, и теперь они уверены, что исполняют просьбу отца. Думаю, моя комната сегодня дорого стоит. Если между нами возникает какая-то неразрешимая проблема, то я снимаю трубку и звоню Розмари, которая приструнивает своих мальчиков. Ничего, могло быть и хуже.
– Но ведь это нечестно! Вы ухаживали за своей мамой! Семья должна благодарить вас, отплачивать вам чем-то.
– Роберто так не считал. Заботиться о семье – долг порядочной дочери.
– А почему не Розмари?
– Она не является ближайшей родственницей, к тому же она – женщина. Не думаю, что Роберто оставил ей что-нибудь, кроме наказа своим сыновьям заботиться о ней. Кроме того, у нее есть собственная мать, за которой она должна присматривать.
Кит встает и начинает ходить по комнате туда-сюда, негодуя из-за несправедливости.
– Вам
– Я там никогда не работала, как мои братья, и, когда они продали лавку, то поделили деньги между собой. Это нормально, потому что это было их дело, – спокойно говорит Лючия.
– Это ужасно! Вы такая же Сартори, как они!
– Вы совсем другое поколение. В наше время были такие порядки. Мне они не нравятся, но я их понимаю. Эти традиции пришли вместе с моей семьей из Италии, в том числе и порядок владения и наследования имущества. Так уж повелось, что в этом деле нет места женщине.
– Это нечестно.
Кит садится на место и обращает внимание на груду подарочных коробок из «Б. Олтман»:
– Лючия, а что в этих коробках?
– Посуда, некоторые другие вещи, – медлит Лючия. – Это подарки на мою свадьбу.
– О боже.
Кит раздумывает, как Лючия может жить, когда все эти годы вещи ежесекундно напоминают ей о Джоне Тальботе.
– Но почему вы храните их?
– Когда Джона арестовали, эти вещи использовали как улики. Потом они убедили меня забрать их себе. Я пыталась вернуть их гостям, но они наотрез отказались и объяснили, что это плохая примета.
– Так, значит, проклятие Катерины все-таки свершилось? – ежится Кит.
– Наверное, я верила в это проклятие, и поэтому оно стало реальностью. Мы никогда не узнаем. – Лючия ставит пустую чашку на поднос и встает. – Я утомилась, а вы?
– Очень.
– Надеюсь, я не заставила вас скучать? – говорит Лючия.
– Скучать? Вы шутите? Такая захватывающая история. Каждая ее деталь. Большое спасибо.
– Заходите на днях, мы посмотрим эти коробки. В них много прелестных вещичек, я думаю, вы обязательно что-нибудь для себя присмотрите. Может быть, вазу ручной работы или хрусталь, а может, украшенные разноцветной эмалью чайные ложечки.
– Спасибо, Лючия. С удовольствием.
Когда Кит спускается по лестнице в свою комнату, ей так жаль Лючию, что нестерпимо хочется помочь ей отыскать правду. В ее голове созревает план, когда она входит в свою комнату. А еще ей хочется разузнать, что стало с Делмарром, Рут, Виолеттой и Элен, а еще она должна разыскать сведения о дальнейшей судьбе Джона Тальбота. Она сидит до глубокой ночи, составляя список того, что нужно сделать для реализации ее плана. Кит выписывает даты, места, имена, которые запомнила из рассказа Лючии. Возможно, завтра, прежде чем продолжать писать пьесу, она пойдет в архив Нью-Йорка.
Джон Тальбот – распространенное имя, поэтому служащие архива, просмотрев документы, относящиеся к 1951–1952 годам, приносят ей увесистую кипу бумаг. Кит придется целую жизнь потратить, чтобы разобраться в них. Она идет в справочную и стоит в очереди.
Потом возвращается за научным сотрудником архива в фонд и делает копии полицейских сводок из Гринвича и Верхнего Ист-Сайда. Есть несколько страниц, которые имеют отношение к Джону Тальботу. Потом Кит возвращается домой, чтобы прочитать документы.