Люция. Спасенная
Шрифт:
– Ее нужно назвать Лия! – заявила Сара, пытаясь выпрямиться. – В честь матери Вениамина. Что вы там возитесь так долго, госпожа Рахиль? Дайте ее мне, я хочу увидеть дочь!
Но Рахиль не торопилась. Она спокойно налила в заранее подготовленное корыто холодную воду из деревянной кадки и горячую – из глиняного кувшина, выкупала ребенка и завернула его в чистые полотенца. Только после этого она вручила младенца матери. Маленькая Лия была похожа на подкидыша повитухи. Но какая разная жизнь ожидала двух девочек! Лия вырастет принцессой. У другой малышки пока
В комнату вошел Вениамин фон Шпейер. Детям, Давиду и Эзре, тоже разрешили войти и познакомиться с сестрой. Мальчики мало что понимали в новорожденных, но они радовались, что их мать теперь в безопасности. Последние часы они провели на кухне с кухаркой, которая беспрестанно рыдала и молилась, оплакивая хозяйку, словно покойницу.
Что же касается младенца, то у мальчиков не возникло никакого ощущения эффекта новизны, поскольку Аль-Шифа уже позволила им полюбоваться подкидышем.
– У нас теперь две сестры? – спросил маленький Давид. – Тогда нужно быть внимательными, чтобы не перепутать их. Ведь они так похожи!
Сара нахмурилась.
– Давид, разумеется, у тебя только одна сестра – Лия! И ее невозможно перепутать. Как тебе это только в голову пришло! – Она неуверенно рассмеялась и обратилась к повитухе: – А теперь покажите мне вашего бастарда, госпожа Рахиль. Чтобы мне не пришлось думать, что она может оказаться красивее моей дочери!
Рахиль заверила ее, что никогда не видела более красивого ребенка, чем маленькая Лия, и Вениамин поспешил с ней согласиться. А Давид воспользовался возможностью вернуться на кухню и позвать Аль-Шифу.
– Мама хочет увидеть алебарду. Почему мама так ее назвала, Аль-Шифа?
Помощница кухарки, христианка, перекрестилась. Сама кухарка, иудейка, неодобрительно покосилась на мальчика.
Аль-Шифа нахмурилась:
– Твоя мама не говорила «алебарда», Давид. Но давай мы не будем произносить другое слово. Ребенок – дар Аллаха, независимо от того, кто его отец.
При упоминании Аллаха помощница кухарки перекрестилась еще раз. Аль-Шифа встала и собралась идти к роженице вместе с ребенком, как ей велели. Малышка сладко спала у мавританки на руках, положив головку ей на плечо. Девочка была сытой и чистой: Аль-Шифа успела искупать ее и накормить разбавленным молоком.
– Но мама так сказала…
– Твоя мать пошутила, – возразила Аль-Шифа. – Она просто хотела подразнить госпожу Рахиль.
Подойдя к кровати Сары с младенцем на руках, Аль-Шифа поклонилась хозяйке.
Рахиль вдруг подумала, что никогда еще не видела, чтобы Аль-Шифа приседала в реверансе. И этот поклон был, скорее, преисполнен достоинства, чем покорности.
Сара бросила критический взгляд на незнакомого младенца, которого Аль-Шифа завернула в пеленки новорожденной фон Шпейер. Но Сара была так счастлива, что даже не стала ругать мавританку.
– Она действительно блондинка, и к тому же довольно симпатичная, – любезно заметила Сара. – Пожалуй, ты и правда могла бы оставить ее – как товарища по играм для Лии. Как ты считаешь, Вениамин? Примет ли Всевышний этот поступок как знак нашей благодарности? За Лию и наших чудесных сыновей? За то, что Давид выжил после столь тяжелых родов его матери?
В сердце Рахили зародилась надежда. Аль-Шифа переводила взгляд с одного присутствующего на другого: сначала взгляд ее был пустым, но постепенно в нем появилось нетерпение. Наконец она прямо уставилась на своего хозяина. Давид выжил вовсе не благодаря помощи своего бога, а благодаря ее помощи, Аль-Шифы! И она хотела оставить этого ребенка себе! Вениамин фон Шпейер поймал ее взгляд и понял, о чем она думает. Тем не менее он пожал плечами.
– Всевышний, без сомнения, счел бы такой поступок знаком доброты и благодарности. Но как ты себе это представляешь, Сара? Ты не можешь принять христианского ребенка как своего собственного. А ты, Аль-Шифа, даже не спрашивай! И вообще, госпожа Рахиль, вы уже покрестили ребенка? Если нет, то пора. Иначе с вами могут произойти большие неприятности!
– Ай, да кто вообще станет думать о бедной крошке? – снисходительно заметила Рахиль. – Крестили ее или не крестили – кому какое дело? Если бы я не забрала ребенка, его прекрасные крестные утопили бы его, как котенка!
– Никто не станет думать о ребенке до тех пор, пока его никто не видел, – возразил ей фон Шпейер и пристально посмотрел в лицо младенца. – Но как только он где-нибудь появится, люди начнут задавать вопросы. И очень скоро выяснится, что никакая иудейка его не рожала. И мусульманка тоже! – Он повернулся к Аль-Шифе. Она, похоже, покорилась судьбе и лишь молча гладила младенца. В глазах ее больше не горел мятежный огонь. Аль-Шифа прекрасно осознавала границы своих возможностей. Ни у нее самой, ни у ребенка в Майнце будущего не было.
– Но, в принципе, реб Шпейер, вы бы согласились воспитывать ее? – Рахиль была не из тех, кто легко опускает руки. – Что, если бы ей нашли приемную мать-христианку? – И хотя Рахиль обращалась к Вениамину как к главе семьи и хозяину дома, смотрела она на Сару. Молодая мать уже улыбалась чужому ребенку. Аль-Шифа быстро сообразила, что к чему, и положила младенца рядом с хозяйкой, чтобы та могла рассмотреть его поближе. И Сара внезапно обнаружила, что в каждой руке у нее по младенцу.
– В принципе, да… – нерешительно произнес фон Шпейер. Он тоже заметил, как засияли глаза Сары, но для него это означало скорее не надежду, а затруднения.
– Что ж, давайте тогда спросим помощницу вашей кухарки, – решительно предложила Рахиль. – Она ведь христианка, не так ли? В любом случае она постоянно крестится, даже если больше ничего не делает. Где вы вообще ее взяли? Мне она не кажется старательной и трудолюбивой.
Вениамин улыбнулся:
– Сара снова проявила излишнее добросердечие. Как-то раз к дверям нашего дома подошла женщина и попросила взять ее дочь в услужение. Она не очень умна, но вторая по старшинству из десяти детей, и ей нужна была работа. А чтобы носить воду и зажигать свет в Шаббат, много понимания не нужно…