Люция. Спасенная
Шрифт:
Мессы тоже не приносили Люции ни удовольствия, ни пользы. Бесконечное стояние на коленях во время проповеди и молитв утомляло ее и навевало скуку. И, что еще хуже, дети христиан набрасывались на «ублюдка», как только служба заканчивалась. Они кидали в Люцию мусор, преследовали ее на улице, пытались загнать во двор какой-нибудь таверны или публичного дома, крича при этом: «Может, ты найдешь там свою мать-шлюху!» Люция, убегая от них, часто падала и пачкала одежду. А потом, возвращаясь к Шпейерам, девочка сгорала от стыда.
Когда Люция повзрослела и поняла, что к чему, она стала брать одежду детей бондарихи, чтобы сходить в церковь, – так она привлекала меньше внимания. Тонкие ткани, в которые богатый купец фон Шпейер одевал свою приемную дочь, вызывали зависть
Лия и Люция выросли хорошенькими девочками. Обе были светловолосыми, но волосы Люции отливали медовым цветом, а у Лии – золотом овсяной соломы. Глаза обеих девочек также остались голубыми, о чем Сара немного сожалела, ведь у нее самой глаза были карие. Синева глаз красиво сочеталась со светлыми волосами девочек. У Лии глаза были светло-голубого оттенка, как у отца, в то время как у Люции они были более темными. И когда Рахиль ее видела, то по спине у нее бежали мурашки – так сильно эти глаза напоминали ей глаза умирающей молодой женщины, которая родила Люцию шесть лет назад. Когда Люция чему-то радовалась или была чем-то взволнована, в глазах ее сверкали точно такие же огоньки.
На первый взгляд, эти различия между Лией и Люцией были едва заметны. Сару все еще часто спрашивали, благословил ли ее Господь близнецами. Иудейка только смеялась в ответ, но Аль-Шифа, похоже, и слышать о таком не желала. Она часто называла Люцию «своей девочкой» или даже «дочкой», когда они оставались наедине, и мавританка весело болтала с малышкой на своем странном певучем языке. Особенно часто это случалось в утренние часы, когда Лия и Сара еще спали. Люция достаточно легко выучила арабский язык, в то время как Лия понимала речь Аль-Шифы только местами. В любом случае Люция училась куда прилежнее, чем ее «молочная сестра». Кроме того, она быстрее овладела ивритом и удивила Аль-Шифу тем, что сама стала повторять стихи на латыни. Часто, когда Аль-Шифа учила старших братьев Лии, Люция тихонько сидела, прислушиваясь к тому, о чем говорила мавританка.
– Но ты же и сама все умеешь! – спокойно сказала Люция, когда Аль-Шифа спросила ее об этом. – Ведь в твоей стране девочки тоже учатся…
Люция давно знала, что в Майнце редкая девушка станет изучать латынь и греческий язык. Большинство детей бюргеров едва умели читать и писать, а таких женщин, как бондариха, обучение отпрысков и вовсе не волновало. Так что Гретхен, а также ее братья и сестры не владели даже начальными знаниями. В иудейских семьях, напротив, к обучению детей относились серьезно. По крайней мере, мальчики овладевали несколькими языками и в первую очередь – ивритом, необходимым для изучения Торы. Если семья не могла себе позволить брать частные уроки, то занятия проходили в синагоге. Девочки почти всегда обучались на дому: чаще всего их учили матери, а реже – наставники их братьев. В этом отношении дом Шпейеров был неслыханным исключением, о чем шептались иудеи Майнца: латынь и греческий детям преподавала Аль-Шифа, мавританка. Другой учитель приходил в дом, только чтобы учить детей ивриту.
Аль-Шифа улыбнулась.
– В моей стране тоже не все девушки учатся, – возразила она. – Я ходила в школу…
– Да, я знаю! – засмеялась Лия и грациозно повернулась в центре комнаты. На ней было новое шелковое платье, которое отец заказал на мануфактуре в Аль-Андалусе. – И тогда ты научилась еще танцевать, петь и играть на лютне! Когда я вырасту, я тоже хочу пойти в такую школу!
– Да не допустит Всевышний в своей великой доброте ничего подобного! – в ужасе воскликнула Сара.
Лия бросила на мать непонимающий взгляд. В отличие от довольно серьезной Люции, она была светлым ребенком и любимицей всей семьи. Пение и танцы приносили девочке величайшую радость, и она уже немножко играла на лютне. Почему мама противится тому, чтобы она закрепила свои навыки?
Аль-Шифа улыбнулась.
– В эту школу так просто не попасть, Лия. Детей туда продают! – спокойно ответила мавританка. – Это совсем не желанная судьба, хоть и не худшее, что может случиться с рабыней. Но ты, моя милая, не рабыня, ты – принцесса. А потому удовольствие от твоего пения и танцев должен получать только твой будущий муж. И ему твое исполнение обязательно понравится, даже если ты не станешь в нем совершенствоваться! С другой стороны, в латыни и греческом нет ничего предосудительного. Женщины могут выучить языки, как и мужчины, хотя эти знания нужны им реже.
Лия, однако, не проявляла особого интереса к получению знаний. И Люция читала учебники мальчиков в полном одиночестве, когда у тех заканчивались уроки.
К тому времени Люции приходилось каждый день сталкиваться с тем фактом, что она не похожа на других. Она замечала это, находясь как среди христиан, так и в обществе иудейских детей, которые иногда приходили на праздники к Шпейерам и недоверчиво поглядывали на приемную девочку-христианку, которой, как позже выяснилось, нельзя идти с ними в синагогу. Однако девочка утешала себя тем, что Аль-Шифа тоже отличается от всех других женщин, знакомых ей, и, глядя на исполненное достоинства поведение мавританки, невольно становилась сильнее. Жизнь в Майнце не всегда была легкой для Аль-Шифы. В христианских городах иудеев обычно едва терпели, но, по крайней мере, гражданские права у них были. А вот при виде мавританки христиане открыто плевали на землю – когда сталкивались с ней на рынке возле собора или когда бродили от лавки к лавке на льняном рынке. Люция не совсем понимала, почему люди ведут себя подобным образом. Она также не могла понять, почему иудеев обвиняют в убийстве Иисуса Христа. В конце концов, его смерть произошла так давно, что Вениамин фон Шпейер и другие члены его общины вряд ли могли быть в этом как-то замешаны. А народ, к которому принадлежала Аль-Шифа, обычно обвиняли в похищении Святой земли. Аль-Шифа же вообще была родом вовсе не из Палестины, и Шпейеры вряд ли поселили бы ее в своем доме, будь она склонна к воровству. Аль-Шифа никогда не отвечала на дерзкие и грубые слова христиан. В толпе своих нечестивых сограждан она двигалась так грациозно и с таким достоинством, как будто ее защищал колокол из венецианского стекла.
Однако Люция, наблюдая за происходящим со стороны, всегда возмущалась, а вскоре, обнаружив, что ее единоверцы-христиане довольно глупы, и вовсе решила, что предпочла бы быть иудейкой или мавританкой, как Аль-Шифа.
– Ох, дочка, зря ты этого хочешь. Жизнь женщины в моей стране нелегка! – с улыбкой заметила Аль-Шифа, когда однажды Люция призналась мавританке в своем желании. Девочка в очередной раз восхитилась удивительными способностями своей приемной матери, на этот раз в деле ухода за больными. Эзра поранился во время игры, и Аль-Шифа обработала ему рану лечебной мазью и наложила компресс. Люция с интересом наблюдала за ее действиями, отмечая про себя, какие именно эссенции и травы использует приемная мать.
– Когда я вырасту, то стану лекарем! – объявила она, но сыновья фон Шпейера только весело заржали.
– У мавров это возможно, правда же, Аль-Шифа? У них есть школы! Я просто поеду в Аль-Андалус, а потом… – Люция с надеждой посмотрела на приемную мать, но Аль-Шифа с сожалением покачала головой, и девочка, разочарованная, опустила глаза.
– Нет, милая, в Аль-Андалусе ты тоже не сможешь стать лекарем, – ответила мавританка, понимая, что ее слова рушат надежды девочки. – Школы там есть, но девочек в них не учат. Говорят, такая школа есть только в Салерно – там женщин обучают медицине, – но я не знаю, много ли им удается выучить. Так что тебе придется ограничиться тем, чему ты можешь научиться у меня. Давай посмотрим, как дела у Лии!