Люция. Спасенная
Шрифт:
У Люции еще не возникало настолько конкретных мыслей. Все молодые люди-христиане, которых она знала, не вызывали у нее никакой симпатии, несмотря на то что в последнее время Эберхард и его друзья неожиданно перестали дразнить ее. Теперь они принялись соблазнять симпатичную девушку льстивыми речами, говоря, что похитят у нее поцелуй, и постоянно провожали ее похотливыми взглядами.
Однажды Аль-Шифа стала свидетельницей подобного поведения со стороны парней и рассердилась почти так же сильно, как и в тот момент, когда прознала о «приватных занятиях» со священником.
– Никогда не выходи из дома после заката солнца, Люция! Когда идешь в церковь, а потом возвращаешься домой, держись рядом с другими женщинами. Я попрошу хозяина выделить слугу, чтобы он сопровождал тебя с Гретхен, когда вы пойдете вечером домой. Девственность – твоя величайшая ценность, Люция. Будь осторожна, не потеряй ее!
Мавританка обратилась к хозяину с просьбой в тот же вечер, но Вениамин фон Шпейер отмахнулся от нее.
– Не преувеличивай, Аль-Шифа, – сказал торговец. – Мы же не в Аль-Андалусе, и речь не идет о выкупе за невесту. Мораль у христиан слабее, особенно у таких семей, как у бондарихи. Гретхен не понравится, если ты приставишь к ней в качестве соглядатая Ганса. Или ты не заметила, что в последнее время, стоит ей только завернуть за угол, как к ней тут же подскакивает кавалер?
Аль-Шифа, возможно, и правда ничего не замечала, но, конечно, этот факт не ускользнул от внимания Люции. Теперь она достаточно хорошо поняла, что имелось в виду под «непристойными действиями», и ей становилось страшно, когда Гретхен начинала визжать и постанывать в объятиях юноши, стоило ему только залезть ей под юбку. Чаще всего Люция оставляла их наедине и одна бежала к лачуге бондарихи. И как раз Люция не стала бы возражать против общества слуги.
– Люция не такая! – стояла на своем Аль-Шифа, бросая на хозяина злые взгляды.
Однако фон Шпейер не дал себя уговорить.
– Люция должна четко понимать, к какому слою общества она принадлежит, – холодно заявил он. – Я начинаю волноваться, Аль-Шифа. Она растет. И даже если вам с Сарой нравится баловать ребенка, как комнатную собачку, она не будет такой, как мы, и уж точно не такой, как ты! Рано или поздно ей придется оставить наш дом и искать свое место в мире. И если сейчас вы приставите к Люции телохранителя, то окажете ей медвежью услугу.
Аль-Шифа собралась было снова возразить, но передумала и смиренно опустила голову.
– Вы правы, господин, – неохотно признала она. – Но ведь это неправильно, если какой-то парень зажмет ее в углу за таверной и обидит ее. Ей всего четырнадцать, господин! И приличные христианские девушки тоже выходят замуж девственницами.
– Тогда найди для нее мужа, – резко ответил Вениамин фон Шпейер и дал мавританке понять, что разговор окончен. Очевидно, он больше не хотел активно участвовать в жизни Люции.
Аль-Шифа проводила его растерянным взглядом. Твердость торговца удивила ее. До сих пор она считала, что фон Шпейер тоже любит Люцию и радуется ее ясному уму.
Люция же, со своей стороны, догадывалась, почему отношение к ней приемного отца претерпело такие изменения. В последние несколько недель девушка стала замечать похотливый блеск в глазах юноши, от которого она меньше всего этого ожидала, ведь раньше на нее так поглядывали только уличные мальчишки. А теперь вот Давид фон Шпейер стал бросать на нее благосклонные взгляды, что, вполне возможно, рассердило его отца. Вениамин фон Шпейер хотел бы, чтобы Люция нашла себе кавалера-христианина, такого же, как у Гретхен. Но Люция не могла заставить себя это сделать. Ей по-прежнему не нравился ни один из юношей, которые заговаривали с ней по дороге в церковь и поддразнивали ее.
Когда в тот вечер они с Гретхен пошли домой, за ними увязался Давид фон Шпейер. Юноша слышал разговор между отцом и Аль-Шифой и теперь был полон решимости лично предоставить Люции защиту, несмотря на запрет отца. Сам Давид еще не обладал оружием, хотя немного тренировался биться на мечах. Иудеям напрямую не запрещалось владеть мечом, однако носить оружие публично явно не приветствовалось. В конце концов, они находились под защитой епископа, но если бы намекнули окружающим, что все равно предпочитают защищаться, их сочли бы неблагодарными. Однако богатые купцы обязательно учили сыновей обращаться с оружием: они много путешествовали и не могли себе позволить быть беспомощными.
Сейчас Давиду пришлось собрать все свое мужество, чтобы пройти в контору и взять отцовский меч. Фон Шпейер почти никогда не носил его, но всегда держал под рукой.
Давид сжал рукоять меча и не отпускал ее, пока крался за Гретхен и Люцией. Он неодобрительно поджал губы, заметив, как маленькая горничная исчезла на заднем дворе со своим любовником, и пошел дальше, не сводя взгляда с Люции, пока за ней не закрылась дверь дома бондарихи. Юношу переполняли мрачные мысли. Что бы на сей счет ни думал его отец, что бы он ни говорил, с Люцией ничего не должно случиться. Никто не смеет прикасаться к ней!
Никто, кроме него.
Люция никогда не проявляла к Давиду фон Шпейеру ничего большего, чем братские чувства. На самом деле она не испытывала даже и братских чувств, поскольку разница в возрасте между Лией и ее братьями была слишком велика, чтобы они могли по-настоящему расти вместе. К тому же мальчики практически целые дни проводили за учебой. Конечно, она видела Давида и Эзру за совместным обедом или на праздниках, но даже тогда мужчины и женщины обычно танцевали, пели и болтали отдельно, а мальчики чувствовали себя слишком взрослыми, чтобы играть с детьми. Только теперь, заметив пытливые взгляды Давида, Люция присмотрелась к нему повнимательнее, оценив лицо и фигуру юноши. Увиденное ей очень понравилось. Давид был высоким и жилистым, как отец, и унаследовал правильные черты последнего. Однако жизнь еще не оставила морщин на лице Давида, и ему не хватало строгости и серьезности, присущих большинству иудейских мужчин. Лицо Давида все еще оставалось по-детски нежным, почти трогательным, особенно когда юноша напускал на себя виноватый вид, стремясь избежать наказания за очередную шалость. У него были льняного цвета волосы, как у Сары, и он смотрел на мир такими же, как у матери, темно-карими глазами. Его взгляд был умным и пытливым, но он так же, как Эзра и Лия, не проявлял особого рвения к наукам. Дети Шпейеров учились прилежно, однако без особого энтузиазма. Мальчики интересовались только тем, что могло пригодиться им во время будущих деловых поездок, и с нетерпением ждали момента, когда они наконец отправятся в путешествие. Лия уже достаточно знала, чтобы стать умной и вежливой собеседницей для будущего мужа и дать своим дочерям соответствующее воспитание. Все трое детей Шпейеров разбирались в арифметике лучше, чем в грамматике, философии и языках. Люция часто зарабатывала леденцы, выполняя домашние задания мальчиков по этим предметам. Но в последнее время Давид ее об этом не просил. Возможно, он был слишком горд, чтобы признавать свои слабости.
Медицина, даже если речь шла всего лишь о домашних средствах, тоже мало интересовала Лию. Чем старше она становилась, тем чаще находила причины пропускать занятия Аль-Шифы. Девушка предпочитала учиться у матери шитью и вышиванию и помогала Саре во всех делах, связанных с ведением хозяйства в большом доме. Сара смотрела на поведение дочери сквозь пальцы, но настаивала на том, чтобы Лия продолжала овладевать ивритом и изучала основные медицинские справочники.
– Когда твои дети начнут болеть, Аль-Шифы рядом не будет! – предупредила она. – А книги читать ты не можешь. Говорят, что «Канон врачебной науки» сейчас переводят на латынь. Вениамин ищет возможность приобрести один экземпляр, для твоей будущей семьи, но тебе все равно придется обучать мужа. Так что будет лучше, если ты выучишь хотя бы самое важное.