Люди долга и отваги. Книга первая
Шрифт:
Он знал: эти люди работают под бомбами. Не было в прифронтовом Мурманске в ту пору праздношатающихся бездельников. Все теперь, от мала до велика, работали на оборону, делали из вагонных осей свои собственные «мурманские» минометы, ловили рыбу во фронтовой Арктике и спасали последние строения города от пожаров.
Поляков проходил мимо подворотни, куда незадолго перед этим зашла какая-то женщина в шинели с девочкой. От его внимания не укрылось, что женщина, оглядываясь, как-то уж очень поспешно засовывает за пазуху серый сверток. Потом она закурила и пошла
Поляков двинулся за ней, раздумывая: «Остановить или нет?»
Военная форма женщины сдерживала его. Не хотелось обидеть защитницу холодного Заполярного края необоснованным подозрением. Но серый предмет, воровато засунутый под шинель, отогнал колебания. Быстро догнав женщину, Поляков поравнялся с ней и потребовал:
— Ваши документы!
Зоська, вздрогнув, обернулась. Поляков опешил.
Перед ним стояла его бывшая, еще довоенная «знакомая». Зрительная память у Полякова была превосходной, куда лучше, чем у Завейко, который только после просмотра картотеки установил истину. Чиж наотрез отказалась предъявить документы и, попыхивая папироской, презрительно смотрела на Полякова серыми с хитрецой глазами. Когда работник милиции увидел мятый серый жакет, ему многое стало ясно.
— Ну, что ж, — сказал он, навестим теперь тетю Дуню…
О тете Дуне вспомнил и лейтенант Завейко. Возвратив альбомы с фотографиями гастролеров-рецидивистов, он сразу же направился в бывший поселок «Шанхай». Но дойти до нужного дома ему не пришлось. В те самые минуты, когда Завейко, минуя глыбы кирпича, пытался отыскать бывшую излюбленную малину мурманских «бичкомеров», ему навстречу снизу спешила сама тетя Дуня с большим узлом в руках. Он направился было к ней, но тетя Дуня, властно подняв руку, остановила Завейко.
— Подожди, начальник, дай первой слово сказать, чтобы потом не цеплялись, — произнесла тетя Дуня хриплым, простуженным голосом. — Вот эти шмутки не мои. Их та Зоська оставила, что ночевала у меня до войны. Ну, ты ее хорошо знаешь. А я знать больше не хочу. Бери этот узел, лови эту шмару подлую, где-либо в округе, а я ничего такого не сделала, и избавь меня от допросов…
Искать долго не пришлось, потому что стоило Завейке подняться на бугор возле гостиницы «Междурейсовая», как он увидел Полякова, ведущего Зоську…
Прежде чем позвонить в гостиницу «Арктика», Фартушный спросил у своих сотрудников, не могут ли они позвать своих жен на часок-другой в управление? И чтобы те принесли с собой утюги. Не в приказном порядке, нет, а в виде одолжения, в порядке, так сказать, общественной работы. Свою жену Оксану начальник тоже бы позвал в милицию, но она бывалая операционная сестра, дежурила сегодня в хирургическом отделении Второй городской больницы и ассистировала прекрасному мурманскому хирургу Цвеневу. Как оказалось позже, было бы намного лучше, если бы Оксана пришла в милицию с утюгом.
…Когда жены сотрудников милиции, вооруженные утюгами, собрались в красном уголке, Фартушный показал им узел с вещами и сказал:
— То вещи деликатные, заграничные. Надо их отутюжить
В номер Сесиль Дюваль вошли оперуполномоченный Поляков и переводчик «Интуриста» Корнев. Поляков откозырял француженке, сидевшей, подобрав ноги, на диване, и попросил переводчика сказать госпоже, — он долго не мог отважиться произнести это слово, застрявшее у него в горле, — чтобы госпожа Дюваль проверила, все ли ее вещи найдены?
Переводчик Корнев был еще очень молод. Уже во время войны он окончил ускоренный курс Ленинградского института иностранных языков и его, истощенного выпускника-«доходягу», перебросили за черту блокады, в Мурманск. Черноволосый паренек сразу смутился, поймав себя на том, что слишком пристально посмотрел на округлые обнаженные коленки Дюваль. Запинаясь, Корнев перевел просьбу Полякова и водрузил на туалетный столик узел с вещами.
Француженка вскочила, быстро развязала узел, вывалила вещи на диван. Привычно перебрав их, она схватила зеркальце в серебряной оправе, кокетливо погляделась в него. Больше всего она порадовалась серому верблюжьему жакету.
Размахивая им, как флагом, она приговаривала: «Мерси бьен, мерси бьен…
Уже когда совсем стемнело, жена Фартушного, вернувшись с дежурства, позвонила мужу по телефону — звала ужинать.
Фартушный оделся, погасил верхний свет. Но тут вошел дежурный по управлению Завейко и доложил начальнику, что его спрашивает какая-то иностранка.
«Неужели снова кража?» — подумал Фартушный, никак не связывая это посещение с благополучным окончанием истории с вещами Дюваль.
— Ну что же, пускай войдет, — сказал он. — Но только как же я с ней объясняться буду?
— Она с переводчиком, — пояснил дежурный и, откозыряв, пошел за гостьей.
Фартушный снял синеватую шинель, ладно облегавшую его статную фигуру, повесил ее в углу, возле несгораемого шкафа, и, не зажигая верхнего, уже погашенного им света, сел за письменный стол у лампы под зеленым абажуром и приготовился к дипломатическому приему.
Услышав быстрый стук туфелек, очень непривычный в коридорах этого строгого учреждения, начальник встал и поправил портупею.
Сесиль Дюваль не вошла, а скорее влетела в просторный кабинет с окнами, затянутыми синими маскировочными шторами. Она подбежала к Фартушному, вышедшему ей навстречу, схватила его за широкие плечи, закружила по кабинету, а потом впилась в его щеку сочными, алыми губами. Все мог ожидать Фартушный, но чтобы случилось такое, да еще в присутствии незнакомого переводчика и лейтенанта Завейко!..
Фартушный отпрянул от неожиданной гостьи и с грохотом уронил стул. Пока он наклонялся, чтобы поднять стул, Дюваль кивнула переводчику, и Корнев, придавая голосу оттенок торжественности, прочел заготовленную заранее бумагу.
«Мой дорогой префект Фартушный! — читал Корнев послание француженки, которая уселась в кожаное кресло и с любопытством рассматривала кабинет «префекта» милиции. — Разрешите коротко выразить вам и вашим сотрудникам искреннюю благодарность за возвращение моих личных вещей.