Люди и драконы
Шрифт:
— Что значит «попробую уговорить»? Ты, наверно, не понял всю серьезность ситуации. На следующей неделе все должно решиться.
— Но без него я не могу. И никто не может. Ты можешь делать все, что тебе угодно, но придется его ждать.
— Ладно! Когда он будет?
— В среду, край в четверг.
— Хорошо. До среды, я думаю, переоформим акции. Так тебе легче будет его уговорить. И потом, ты ничего не теряешь. Переедешь в Европу, жена будет в восторге. Там даже безопасней. Будем заниматься твоими делами. Тебе этого на всю жизнь хватит, внуков у тебя не предвидится, так что копить не для кого. Ты что, вечно жить собрался? Нет. Так зачем тебе столько денег?
— Ты не понимаешь, я не могу выйти отсюда по своему желанию. Знаешь поговорку «Вход — рубль, выход — через трубу крематория»? Это про меня.
— Прекрасно. Не нужно никуда выходить. Живи, как жил. Я же сказала, много не возьму. И потом, малыш, наши милые развлечения никто не отменял. — Василиса опять ущипнула его за щеку. — Ну, успокоился?
Сидоров кивнул.
— Вот и славно. Все хорошо, что хорошо кончается. Прими свою волшебную таблеточку. Тебе нужно расслабиться. Душевная боль — это тоже боль. Пусть она растворится в тебе. Все же хорошо.
Сидоров послушно встал, открыл шкаф и достал пузырек с таблетками. Засунул в рот одну, запил стаканом воды.
— Ты садись, посиди, а я пойду. — Сидоров кивнул. — До понедельника. — Василиса на прощание обняла его за шею и с силой укусила в губы, отчего на них проступила кровь. Но Сидоров не стал ее вытирать, видимо, таблетка начинала действовать. — Будь умницей. — Сидоров вяло махнул ей рукой. С кровью на бледных губах он выглядел жертвой полуночного вампира.
Василиса прикрыла за собой дверь. Она вдруг испугалась, что он что-нибудь с собой сотворит, и она не успеет провернуть дело до конца. Он был ей нужен — пока она не знала, за что и кто переводит ему такие деньги и куда он их девает. Что-то образ Сидорова не вязался у Василисы с теневым мафиози — торговцем оружием или еще чем.
В субботу Герман решил поработать — выборы близились, и оставалось еще много дел. В СМИ активно шла кампания по популяризации его имени, и его уже начали узнавать. Человек, осуществляющий мониторинг Интернета, докладывал, что о нем много положительных отзывов и что у него уже есть сторонники. Лариса радовалась, как ребенок. Скоро должна была начаться предвыборная агитация, и все это было очень кстати. В типографии заказали листовки с портретами Германа, с его программой, Лариса договаривалась о часах в эфире и колонках в местных печатных изданиях.
Вечером Герман как всегда вез ее домой. Дорога стала уже привычной, по случаю субботы они закончили пораньше — Герман обещал, что они вместе с Октябриной сходят в парк. Девочка уже начинала вставать на ножки в кроватке и была очень забавной. Герман невольно улыбнулся, вспомнив, какие рожицы она корчила вчера, смотря мультик.
— Что-то приятное вспомнил? Ты так мило улыбаешься. — Лариса прервала поток его домашних мыслей.
Герману стало неловко, что у него есть о ком думать, а она сейчас выйдет из машины и останется одна. Ему стало до боли жалко Ларису, и он немного смутился.
— Да так, задумался о своем. Вот мы и приехали. — Он остановил машину прямо возле дома. — Еще совсем рано. Вы не очень торопитесь, мадам?
— Да нет. Мне, собственно, некуда торопиться.
— Может, пригласите на чай? Что-то мы с вами закрутились, даже чай не выпили. У меня горло пересохло.
— Ну, если горло пересохло, тогда конечно. А ты сам-то не торопишься? Жена, наверное, ждет.
— Она еще спит. А я могу позволить себе чашечку горячего напитка. Если твоя мама не против.
— Мама живет в комнате наверху. Она инвалид, ноги не ходят. — Они шли по дорожке к дому. — Это после той аварии. Я не все тебе сказала. — Лариса открыла дверь. — Заходи, я чайник включу.
Герман немного осмотрелся, пока раздевался. Обычный деревенский дом, но вполне уютный.
— У тебя мило. Очень тепло.
— Я не экономлю на отоплении. Мама мерзнет.
— Это правильно. Жизнь должна быть комфортной.
— Садись за стол, я сейчас все принесу. — Голос Ларисы раздавался из дальней комнаты.
Герман сел на табуретку и посмотрел в окно. Лариса принесла конфеты, печенье, баночку малинового варенья. Чайник забулькал и отключился с громким хлопком.
— У тебя красивый сервис. — Герман повертел в руках чашечку из тонкого фарфора.
— Да, мама подарила на свадьбу. Мне он тоже нравится. — Она разлила чай. — К маме поднималась.
— Как она там?
— Нормально. Телевизор смотрит.
— Ты сказала, что не одна?
— Нет, а зачем? Так вот, раз уж я начала. В той аварии погиб не только мой муж, но и ребенок. Сыну было годик. Мама страшно переживала. Инсульт. Сейчас она даже с трудом разговаривает. Когда меня долго нет, соседка присматривает, я ей плачу. — Лариса вздохнула.
Герман погладил ее по руке, потом, повинуясь внезапному порыву, провел рукой по волосам.
— Бедная, бедная ты моя девочка. — Лариса прижалась щекой к его руке.
Герман испугался того, что, видимо, должно было сейчас произойти. Он еще не готов. Он не хочет наводить на нее морок. Зачем? Разве ему нужно ее тело? Да и сможет ли человек быть с ним? Острая фаза трансформации прошла, и он уже мог контролировать температуру. Но кто его знает? Она должна знать, кто он. Только так он сможет быть с ней. Он не хочет врать и пользоваться ей. Ему это совершенно не нужно. И пока он не знает, можно ли ей доверить тайну. Герман убрал руку.
— Вкусный у тебя чай. Но мне пора. Я, и правда, обещал сегодня пораньше. — Он обошел вокруг стола и погладил Ларису по голове. — Пока. До понедельника.
Лариса вышла его проводить. Ни тени недовольства или разочарования не промелькнуло на ее лице. На прощание Герман сжал ее руку и улыбнулся:
— Все будет хорошо.
В воскресенье вечером Василиса, сидя на диване перед телевизором, спросила Германа:
— Слушай, а ты со стариком общаешься?
— Нет. Я и забыл. Увлекся процессом. А ты?