Люди и Я
Шрифт:
Послушайте, опасности нет. Информация уничтожена. Люди пока что останутся на третьем уровне. Не о чем волноваться.
Ты уничтожил все свидетельства и все возможные источники?
Я уничтожил информацию на компьютере Эндрю Мартина и на компьютере Дэниела Рассела. Дэниел Рассел тоже уничтожен. Сердечный приступ. Он страдал сердечной недостаточностью, и такая причина смерти была наиболее логичной.
Ты уничтожил Изабель Мартин и Гулливера Мартина?
Нет.
Они не знают?
Гулливер Мартин знает. Изабель Мартин нет. Но у Гулливера нет мотивации разглашать информацию.
Ты должен уничтожить его. Ты должен уничтожить их обоих.
Нет. В этом нет необходимости. Если хотите, если вы действительно считаете это необходимым, я могу воздействовать на его неврологические процессы. Я заставлю его забыть, что сказал ему отец. Хотя он толком ничего не знает. Он не понимает математики.
Какие бы воздействия ты ни проводил на этой планете, их последствия исчезнут, как только ты вернешься домой. Ты это знаешь.
Он ничего не скажет.
Возможно, уже сказал. Людям нельзя доверять. Они даже сами себе не доверяют.
Гулливер ничего не сказал. А Изабель ничего не знает.
Ты должен довести дело до конца. Если ты не выполнишь миссию, вместо тебя пришлют другого.
Нет. Нет. Я выполню. Не сомневайтесь. Я доведу дело до конца.
Часть вторая
Зажав в ладони аметист [6]
Нельзя сказать, что А сделано из Б, или наоборот. Вся масса есть взаимодействие.
Нам всем не хватает чего-то такого, о чем мы не знаем, что нам этого не хватает.
6
Из стихотворения Э. Дикинсон. Пер. И. Санадзе.
Такие мелкие создания, как мы, способны пережить грандиозное только через любовь.
Лунатизм
Я стоял у его кровати. Не знаю, сколько я простоял так, в темноте, просто слушая его ровное дыхание, пока он все глубже и глубже погружался в сон без сновидений. Полчаса, наверное.
Он не занавешивал окно, поэтому я мог смотреть в ночное небо. С места, где я стоял, луны не было видно, зато я заметил несколько звезд. Солнц, освещающих мертвые планетарные системы где-то далеко в галактике. На земном небе нигде или почти нигде нет жизни. Это наверняка влияет на людей. Внушает заносчивость. Сводит с ума.
Гулливер перевернулся, и я решил, что ждать больше нельзя. Сейчас или никогда.
Ты отбросишь одеяло, сказал я голосом, которого бодрствующий Гулливер не услышал бы и который проник прямо в мозг, вплетаясь в тета-волны и заменяя команды его собственного мозга. И медленно сядешь на постели. Твои ступни опустятся на ковер, ты будешь дышать ровно и спокойно, а потом встанешь.
Гулливер в самом деле встал. И смирно стоял, дыша глубоко и медленно, ожидая следующей команды.
Ты подойдешь к двери. Открывать ее не нужно, она уже открыта. Вот так. Просто иди, иди, иди к своей двери.
Он послушно выполнял мои команды. Вот он в дверях, глухой ко всему, кроме моего голоса. Голоса, которому осталось произнести всего два слова. Падай вперед. Я подошел ближе. Эти слова почему-то доходили медленно. Нужно время. Еще как минимум минута.
И вот я рядом, так близко, что слышу запах его сна. Запах человека. Во мне звучат слова: «Ты должен довести дело до конца. Если ты не выполнишь миссию, вместо тебя пришлют другого». Я судорожно сглотнул. Во рту пересохло до боли. Я ощущал за собой безграничную ширь Вселенной, огромную, хоть и безучастную силу. Безучастность времени, пространства, математики, логики, выживания. Я закрыл глаза.
Я ждал.
Не успел я открыть их, как меня схватили за горло. Я начал задыхаться.
Это Гулливер повернулся на сто восемьдесят градусов, и его левая рука сомкнулась вокруг моей шеи. Я отцепил ее, но тогда обе его ладони превратились в кулаки, замолотившие по мне с дикой злостью, попадая примерно через раз.
Один удар пришелся по голове сбоку. Я пятился от Гулливера, но подросток наступал с той же скоростью. Его глаза были открыты. Теперь он меня видел. Видел и в то же время не видел. Конечно, я мог сказать «стоп», но не делал этого. Мне хотелось вблизи понаблюдать за проявлением человеческой кровожадности — пусть даже неосознанной, — чтобы осознать важность своей миссии. И через осознание обрести способность ее выполнить. Да, наверное, дело в этом. И потому же, пожалуй, я не остановил кровотечения, когда Гулливер разбил мне нос. К этому моменту я уже достиг письменного стола, и отступать было некуда. Поэтому я просто стоял, позволяя молотить себя по голове, шее, груди, рукам. Гулливер рычал, до предела разинув рот и оскалив зубы.
— Ррр-ааа!
Этот рык разбудил его. У него подкосились ноги, и он чуть не упал на пол, но вовремя пришел в себя.
— Я, — сказал Гулливер. Он пока не понимал, где находится. Он видел меня в темноте, и на сей раз осмысленным взглядом. — Папа?
Я кивнул, и тонкая струйка крови медленно подтекла к моим губам. Изабель вбежала на чердак.
— Что происходит?
— Ничего, — сказал я. — Я услышал шум и поднялся сюда. Гулливер ходил во сне, вот и все.
Изабель включила свет и ахнула, увидев мое лицо.
— У тебя кровь идет.
— Ничего страшного. Он не понимал, что делает.
— Гулливер?
Гулливер уже сидел на краю постели и щурился от света. Он посмотрел мне в лицо, но ничего не сказал.
Я, которого нет
Гулливер сказал, что хочет спать. Поэтому десять минут спустя мы с Изабель остались вдвоем. Я сидел на краю ванны, а она нанесла антисептический раствор на ватный диск и осторожно промокнула мне лоб, а потом губу.