Люди и Я
Шрифт:
Конечно, такие раны лечатся одной мыслью. Порой одного только ощущения боли достаточно, чтобы от нее избавиться. Тем не менее, хотя ссадины щипало от контакта с антисептиком, они не затягивались. Я им не позволял. Чтобы не вызывать подозрений. Но только ли в этом дело?
— Что с носом? — спросила Изабель. Я посмотрел на него в зеркале. Кровавое пятно вокруг одной ноздри.
— Ничего, — сказал я, ощупав нос. — Не сломан.
Изабель внимательно осматривала мои раны.
— Лбу здорово досталось. А тут будет один сплошной синяк. Похоже, Гулль и впрямь бил наотмашь. Ты пытался его удержать?
— Да, — соврал я. — Пытался. Но его было не унять.
Я
— Он что-нибудь говорил?
— Нет, — ответил я. — Нет. Он просто орал. Как дикарь.
— Не знаю, у вас это бесконечная история.
— Какая история?
— Ваша вражда.
Изабель бросила окровавленную вату в маленькую корзину рядом с раковиной.
— Прости, — сказал я. — Прости меня за все. За прошлое и будущее.
Извиняясь перед ней и одновременно испытывая боль, я почувствовал себя настолько человеком, насколько это вообще возможно. Пожалуй, я мог бы писать стихи.
Мы вернулись в постель. Изабель взяла меня за руку в темноте. Я мягко высвободил пальцы.
— Мы его потеряли, — сказала Изабель. Я не сразу понял, что она говорит о Гулливере.
— Может, — ответил я, — нам просто стоит принять его таким, как есть, пусть даже он не такой, как нам хотелось бы.
— Я его не понимаю. Все-таки он наш сын. Мы прожили с ним шестнадцать лет. А у меня такое чувство, что я вообще его не знаю.
— Может быть, нужно не столько понимать, сколько принимать.
— Это очень сложно. И очень странно слышать от тебя такое, Эндрю.
— Похоже, назрел следующий вопрос: а я? Меня-то ты понимаешь?
— Не уверена, что ты сам себя понимаешь, Эндрю.
Я не был Эндрю. Я знал, что я не Эндрю. Но в то же время я терял себя. Я был тем, кого не было. Вот в чем проблема. Я лежал в постели с женщиной, которую почти считал красивой, добровольно терпел жжение антисептика и думал о странной, но чудесной коже этой женщины и о том, как она обо мне заботится. Никто во Вселенной обо мне не заботился. (Вы тоже, верно?) О нас заботятся наши технологии, и эмоции нам не нужны. Мы одни. Мы работаем сообща ради сохранения расы, но эмоционально нам никто не нужен. Нам нужна только чистота математической истины. И все же я боялся уснуть, ведь как только я засну, мои раны затянутся, а в тот момент мне этого не хотелось. В тот момент я находил в боли странное, но действенное утешение.
У меня теперь было так много тревог. Так много вопросов.
— Как думаешь, людей вообще возможно понять? — спросил я.
— Я написала книгу о Карле Великом. Надеюсь, что да.
— Но люди в своем естественном состоянии, они хорошие или плохие, как бы ты сказала? Им можно доверять? Или же их родная стихия — это насилие, жадность и жестокость?
— Этим вопросом задаются с начала времен.
— А ты как думаешь?
— Я устала, Эндрю. Извини.
— Да, я тоже. Поговорим утром.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Изабель проваливалась в дремоту, а я все лежал без сна. Беда в том,
Мне понадобится больше времени.
Тебе не нужно время.
Я убью того, кого надо убить, не волнуйтесь.
Мы не волнуемся.
Но я здесь не только затем, чтобы уничтожать информацию. Я здесь, чтобы собирать ее. Вы сами так говорили. Уровень математических познаний поддается мониторингу через галактики, я это знаю. Но я говорю о нейровспышках. Такие данные можно отследить только здесь, на Земле. Чтобы мы лучше понимали, как живут люди. Здесь уже давно никто не бывал, по крайней мере по человеческим меркам.
Объясни, зачем тебе для этого дополнительное время. Времени требует сложность, а люди примитивны. Их загадки элементарны.
Нет. Вы ошибаетесь. Они существуют одновременно в мире выдуманных и в мире реальных явлений. Связующие нити между этими мирами разнообразны. Когда я только прибыл сюда, я не понимал определенных вещей. Например, я не понимал, почему такое значение придается одежде. Или почему мертвая корова становится говядиной, почему нельзя ходить по подстриженной определенным образом траве, почему для людей так важны домашние питомцы. Люди боятся природы, и их успокаивает, когда они могут доказать самим себе, что они ее хозяева. Поэтому существуют газоны, и поэтому волки эволюционировали в собак, а архитектура людей основана на неестественных формах. А природа, чистая природа, для них на самом деле только символ. Символ человеческой природы. Они взаимозаменяемы. Так вот…
Что ты имеешь в виду?
Я говорю, что людей сразу не поймешь, потому что они сами себя не понимают. Они издавна прячутся в одежду. В переносном смысле тоже. Вот что я имею в виду. Такова цена человеческой цивилизации — чтобы создать ее, им пришлось закрыть двери к своему истинному «я». И теперь, насколько я понимаю, они заблудились. Поэтому они изобрели искусство: книги, музыку, фильмы, пьесы, картины, скульптуру, — чтобы навести мосты к самим себе, к своей изначальной сути. Но как бы близко к ней они ни подбирались, она для них все равно остается недоступной. Я к тому, что ночью чуть не убил мальчика. Гулливера. Он должен был упасть с лестницы во сне, но тут проявилась его истинная природа, и он напал на меня.