Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Шрифт:
И только тогда, скрипя сердце, угрюмый владелец отдавал приказ постирать слабеющую ткань. Сушка затягивалась надолго, поскольку первый комплект, высушенный непосредственно над печкой, высох, но при этом сел до неприлично малых размеров школьного костюмчика.
Гигант был тогда взбешён…
Через несколько метров отсюда, в конце коридора, томились трое неизвестно зачем выставленных постовых. Не решаясь разговаривать, они маялись от безделья, желания сбегать отлить, и объяснялись больше знаками. Им ещё до смерти хотелось есть и курить, но сигарет уже пару дней у них как не было, а скромный ужин, после которого хочется ещё и разорвать и съесть собственную сырую подушку, будет только перед самым «сном».
Месяц назад офицеры перестали выдавать личному составу положенную табачную пайку полностью, урезав её просто до смешного. И теперь наиболее сильно «дымящие» солдаты зорко и ревностно следили за теми, кто выкуривал полученное экономно и не спеша. Именно от них им иногда и перепадало за счастье сделать несколько затяжек перед тем, как начинали гореть пальцы.
С пищей же дела обстояли вообще иначе. Приходилось привыкать ко всё уменьшаемому рациону. Когда однажды, — по недосмотру бойца, назначенного в тот день поваром, — сгорел котёл каши (из которого парень, кстати, выжрал почти всё жалкое остающееся в части собачье мясо), взбешённая толпа выволокла несчастного на мороз и забила до смерти.
После этого все старались сдерживать эмоции, однако выклянчить кусочек ни у повара, ни у кого-то другого, никому более не приходило в голову.
Человек в кабинете предавался крайне невесёлым мыслям. Вся эта ранее показавшаяся было столь увлекательной игра в умирающий мир и героев-военных осточертела уже до крайности.
Вопреки ожиданиям многих идиотов, насмотревшихся кино и начитавшихся книг, она затягивалась на более долгий срок, чем был расписан в этих сраных эпопеях. Там счёт до возрождения и всеобщего ликования шёл чуть ли не на недели. Даже если от Земли и её населения оставалось неполных два тазика, набитых простреленными мозгами и уже порчеными кишками человечества.
Там ужасающей силы торнадо и морозы сменялись кадрами того, как в до дебильности огромном здании, — бок о бок с невесть как заплывшим, протиснувшимся на улицу танкером под окном, — масса не жравшего с месяц народу бодро трещит о вечном и чудом обогревается книжками. Камин у них при этом реально впятеро меньше того, который в состоянии обогреть эту вокзальную конуру.
Но книги горят, а толпа ждёт пару таких же придурков, мчавшихся с края Земли на пяти литрах топлива спасти их, а заодно и весь протухший мир. И ведь спасли ж, ёк-макарёк!!! И там же, — в этих сказках, — после победы над природой или некими злодеями, всегда сразу выглядывало спасительное солнце. Планета распрямляла плечи и начинала безудержно, прямо на глазах, плодоносить, благодарная и счастливая. Все обнимались, плакали и братались, а через неделю в результате этого рожали здоровых, горластых детей. Будущее цивилизации.
В реалии всё оказалось хуже. Гораздо хуже. Мир сошёл с ума. И голодным, разъярённым неискренней молитвой демоном пожрал всех, кто ненароком перебегал дорогу у него на пути в минуту его недовольства.
Пожрал, когтистыми лапами разметав жалкие остатки недобитых по задворкам континентов. Прозревшее и ошеломлённое, разбитое и жалкое, человечество буквально нагишом ползало в грязи на четвереньках, жадно слизывая выступающие на теле вспухшей Земли случайные росинки её чудом сохранившегося живительного сока.
И то, что происходило сейчас под носом у седого растерянного человека, было так не похоже на то, что поначалу живописалось в воображении. Этой зимой их буквально спасло от холодной смерти то, что прорванная плацента облаков, обрушившая на землю сотни, тысячи тонн воды в виде ливней, вскоре исторгла из себя белое покрывало снега, завалившее их за несколько суток по самые крыши и даже более. В аккурат успело перед тем, как ударили трескучие морозы и задули нешуточные ветра. В те дни морозы в горах достигали отметки в пятьдесят градусов.
Именно снежный «плед» не позволил промёрзнуть насквозь хлипким стенам, не предназначенным для таких испытаний, выступив в роле теплоизолянта. Еле-еле сохраняя зябкое тепло, люди, жестоко экономя топливо, пережили этот кошмар. А на дворе погода вновь готовила удар. Четыре месяца торопливой смеси «весны-лета-осени», на время которой дожди слегка притихали. И вновь на порог почти застучалась зима. И сидящий в ещё нетопленном кабинете человек делал горькие выводы, что голубая мечта становится серой явью.
Выжить с достоинством, вопреки первым радостным порывам и ощущениям личной свободы, не получалось. Править миром и существовать царями, если не объявятся истинные владельцы неприбранной теперь норы по имени Россия, — не получалось. Даже простой военной мимолётной победы в масштабе этих попросту смешных, «внутритуалетных» сражений, — не получалось.
Злые и измождённые, солдаты противника, тем не менее, упрямо не желали подыхать или сдаваться. Словно решив сыграть эту странную партию до конца, каким бы он ни был. Не помогали им в деле смерти и капитуляции ни посылаемые в них пули, ни бросаемые гранаты, ни испытываемая ими жажда. Они постоянно ощущали недостаток продуктов. Но их решимости не смущало и не подрывало даже то огромное количество имевшихся у них раненых, давно переставших кричать и стонать. И тихо отошедших в мир иной за камнями и деревьями проклятого перевала. Живые продолжали сопротивляться, сидя зачастую рядом с уже начавшимися разлагаться трупами товарищей. И жуя в минуты затишья свой скудный рацион там же. Не испытывая уже ни отвращения, ни брезгливости.
Что же, чёрт возьми, происходит?! Откуда у зелёных юнцов, зажатых его более опытными людьми в суровых ныне южных горах, взялось столько обречённой злости? Полковник сломал в сердцах карандаш, зажав его между крупными узловатыми пальцами. Он чувствовал себя так, словно его отмутузила и изваляла в песочнице стайка детсадовских малолеток.
Они должны были бежать, рыдать и всхлипывать, прося на коленях пощады, эти вчерашние маменькины сынки!!! Так откуда же в них всё-таки взялось ЭТО? Рыжеусый, угловатый капитанишка, которому следовало бы всё-таки, по совету младших офицеров, воткнуть тогда кол в его грязную тыловую сраку, а не отпускать с ним людей с оружием, — неужели ему удалось сплотить всю эту вялую поросль? Сделать то, что не удалось сделать ему, боевому офицеру?
Сплотить, спаять воедино этих едва поросших пухом юнцов и несколько бывалых вояк, не делавших, впрочем, особой погоды? Запечь этот «пирог» из неокрепших душ и тел, — да так, словно намертво спёкшуюся в лаве каменную крошку…
И при этом еще заставив её осмелиться противостоять мощи и силе опытного, бывалого противника так, что тому теперь здесь не хватает коек укладывать раненых. И ям, чтобы зарывать убитых?!
Данилову не верилось в то, что это возможно. С начала атаки он потерял уже около двухсот человек, а продвинуться удалось лишь едва ли метров на триста. Новички и тупица-капитан железно держали позиции.