Люди, которые играют в игры
Шрифт:
Помимо тех, кто использует сослагательное наклонение, встречаются люди, которым запрещено заканчивать что-либо или достигать цели, так что когда они говорят, им «не хватает слов». Предложения их перенасыщены союзами: «Вчера я была дома с мужем и… и… и вдруг… и… и потом…». Часто за этим скрывается директива «Не выдавай никаких семейных тайн!», так что они пытаются обойти тему и играют словами, пока могут.
Некоторые говорящие стараются все уравновесить. «Идет дождь, но скоро выйдет солнце». «У меня болит голова, но животу лучше». «Они не очень вежливы, но, с другой стороны, прекрасно выглядят». В этом случае директива как будто такова: «Ни к чему не приглядывайся слишком внимательно». Наиболее интересным примером этого случая был человек, страдавший диабетом с пятилетнего возраста. Его научили очень тщательно уравновешивать свою диету. Когда он говорил, то с такой же осторожностью взвешивал каждое слово и точно рассчитывал каждую фразу. Эти предосторожности очень мешали его слушателям. Всю жизнь он испытывал гнев против строгих ограничений, наложенных на него из-за болезни, и когда он сердился, речь его становилась очень неуравновешенной. (Значение этого для психологии больных диабетом ждет дальнейшего изучения.)
Другой тип структуры предложения — затягивание, с многочисленными «и так далее», «и тому подобное». «Ну, мы пошли в кино, и так далее, и потом я поцеловал ее, и тому подобное, а потом она украла у меня бумажник, и все прочее». К несчастью, такая привычка часто скрывает глубокий гнев, направленный против матери. «Ну, я хотел бы сказать ей все, что я о ней думаю, и так далее». — «А что такое „и так далее“?» — «Ну, на самом деле я хотел бы разрезать ее на кусочки». — «И так далее?» — «Нет, больше никаких „и так далее“». Структура предложений — увлекательное поле для изучения.
Е. Виселичные транзакции
Джек: Я бросил курить. Уже целый месяц я не выкурил ни одной сигареты.
Делла: И сколько килограммов веса ты прибавил, хе-хе-хе?
При этом все печально улыбнутся, так же как Джек и доктор Кью.
Доктор Кью: Ну, вы действительно многого добились, Джек. И на это не поддались.
Делла: Я тоже хочу добиться. Я готова откусить себе язык за то, что сказала это. Это говорила моя мать. Я пыталась сделать с Джеком то, что она делала со мной.
Дон (новичок в группе): Но что в этом ужасного? Всего лишь небольшая шутка.
Делла: Вчера мама приходила ко мне и пыталась снова это со мной проделать, но я ей не позволила. Она так разозлилась. Сказала: «Ты опять набираешь вес, ха-ха». Предполагалось, что я тоже засмеюсь и отвечу: «Да, я слишком много ем, ха-ха». Но вместо этого я ответила: «А ты на себя посмотри». Тогда она сменила тему и сказала: «Как ты можешь жить в такой развалине?»
Из приведенного диалога ясно, что трагедия жизни слишком полной Деллы в том, что для нее набирать вес и смеяться над этим равносильно тому, чтобы угодить матери. А если над этим не смеяться, то это дерзость и мать будет недовольна.
Юмор висельника — это шутка умирающего или знаменитые последние слова. Как уже отмечалось, зрители, собиравшиеся в восемнадцатом столетии на казни на Тайберне [57] или у Ньюгейта, [58] восхищались теми, кто умирал со смехом. «Я всегда был Победителем, — сказал Дэниел Тогдашний. — Мы одурачили всех простаков, но потом что-то пошло неверно. Остальным удалось уйти, а меня схватили, ха-ха-ха!» И толпа подхватила это «ха-ха-ха» в предвкушении того момента, когда откроется люк и «игрок умрет в игре». А Дэнни тоже будто бы смеется забавной шутке, которую сыграла с ним судьба, но в глубине души он понимает, кто в этом виноват, и на самом деле говорит: «Ну, мама (или папа), вы предсказывали, что я кончу на виселице, и вот я здесь, ха-ха-ха». То же самое в меньших масштабах происходит почти в каждой терапевтической группе.
57
Место публичных казней в Лондоне; использовалось в течение шестисот лет. — Прим. пер.
58
Старинная тюрьма в Лондоне, на площади перед которой совершались публичные казни. — Прим. пер.
Дэнни Теперешний был одним из четверых детей в семье; ни одному из них не давали разрешения на успех. Родители слегка мошенничали, но в целом в принятых в обществе рамках, и каждый из детей развил эту тенденцию чуть дальше. Однажды Дэнни рассказал о своих неприятностях в колледже. Он не успевал выполнить задание и потому заплатил, чтобы работу выполнили за него. Группа с интересом слушала, как он описывал свою торговлю с этим человеком и рассказывал, что этот же человек нанялся писать работы и для друзей Дэнни. Все заплатили ему авансом. Остальные члены группы задавали разные вопросы, пока Дэнни не подошел к сути своего рассказа. Этот человек сбежал в Европу, прихватив с собой все деньги и не написав ничего. Услышав это, вся группа расхохоталась, и Дэнни присоединился к общему смеху.
Остальные говорили, что считают эту историю забавной по двум причинам. Во-первых, Дэнни так рассказывал ее, что было ясно: он ожидает, что они будут смеяться, и разочаруется, если не рассмеются. Во-вторых, именно чего-то такого все ожидали. Может, даже надеялись, что так случится с Дэнни, потому что он добивался своего нечестным путем, вместо того чтобы честно выполнять свои обязанности. Все знали, что Дэнни должен потерпеть неудачу, и им было забавно наблюдать, какие усилия он для этого прилагает. Они присоединились к смеху Дэнни Теперешнего точно так же, как толпа подхватывала смех преступника. Позже члены группы будут угнетены этим, и больше всех — сам Дэнни. Его смех говорил: «Ха-ха-ха, мама, тебе всегда нравилось, когда я терпел поражения, и вот я опять».
Взрослый в Ребенке, то есть Профессор, с самого раннего возраста выполняет задачу: он должен добиваться того, чтобы мама была довольна, оставалась с ним и защищала его. Если он ей нравится и она выражает это отношение улыбкой, он чувствует себя в безопасности, хотя на самом деле ему может угрожать серьезная опасность или даже смерть. Кроссман рассматривает этот вопрос подробнее. Она говорит, что в нормальных условиях и Родитель матери и ее Ребенок любят детей. Так что когда мать улыбается, отпрыском довольны и ее Родитель, и ее Ребенок, и их отношения развиваются спокойно. В других случаях Родитель матери улыбается малышу, потому что так положено, но ее Ребенок сердится на него. Малыш может добиться улыбки Ребенка, но тогда его поведение не одобрит Родитель. Например, демонстрируя, что он «плохой», он вызовет улыбку Ребенка, потому что доказал: у него «не все в порядке», и это нравится Ребенку матери — той самой, которую мы выше называли «мамой-ведьмой». Из всего этого Кроссман заключает, что и сценарий и антисценарий можно рассматривать как попытки вызвать улыбку матери: антисценарий вызывает одобрительную улыбку Родителя матери (или отца), сценарий — улыбку Ребенка матери, которому нравится боль и неудобства потомка.
Следовательно, смех висельника имеет место, когда Дэнни «обнаруживает себя» в петле и его Ребенок говорит: «Я совсем не хотел так кончить. Почему же я здесь оказался?» Тогда Мать (в его голове) улыбается, и он понимает, что она обманом заманила его. И тогда перед ним выбор: либо сойти с ума и убить ее и самого себя, или рассмеяться. В такие моменты он может позавидовать брату, который предпочел психлечебницу, или сестре, которая выбрала самоубийство, но ни к одному из этих выходов он не готов — пока.
Смех или улыбка висельника возникают после особого типа стимулов и реакций, называемых «виселичными транзакциями». Типичный пример — алкоголик, который, как знают все в группе, не пил уже шесть месяцев. Однажды он приходит и дает остальным возможность поговорить о своих проблемах. Когда они все выложили и предоставили сцену ему, он говорит: «Угадайте, что произошло в уикэнд». Достаточно одного взгляда на его слегка улыбающееся лицо — и все знают ответ. И все тоже готовы заулыбаться. Один из присутствующих начинает виселичную транзакцию, спрашивая: «Что же случилось?» — «Ну, я выпил немного, потом еще, и следующее, что я помню… — тут он уже хохочет, и все остальные тоже, — это трехдневный загул». Стайнер, который первым четко описал этот феномен, говорит: «В случае с алкоголиком Уайт рассказывает аудитории о своем прошлом запое, и все слушатели (включая, может быть, и терапевта) радостно смеются. Этот смех Детей слушателей усиливает и подкрепляет улыбку „мамы-ведьмы“ или людоеда, которые довольны тем, что Уайт подчинился их предписанию („Не рассуждай — пей“), и на практике затягивает петлю на шее Уайта».