Люди не ангелы
Шрифт:
Сейчас Степан, догадываясь, что сзади него стоит именно Тося, притворился, что не слышит ее. Ждал, когда она заговорит первой.
А клев прекратился. Подул мягкий ветерок, взлохматив поверхность воды и закачав поплавки. Степан потянулся к торбе за прикормкой и непроизвольно повернул голову. С удивлением увидел, что за спиной у него была не Тося. В трех шагах, на скате берега, стоял Павлик. В старых полинялых штанах с пузырящимися заплатами на коленках, в ветхой рубашке из синего ситца в белую полоску, соломенном капелюхе, босоногий, он тем не менее выглядел как-то
– Здравствуй, Степан Прокопович, - солидно поздоровался Павел, встретившись глазами со Степаном.
– Здорово, брательник!
– ответил озадаченный Степан.
– Ты чего же молчком стоишь? А я думал, мои девчата снеданок принесли.
– Помешать боялся.
– От тата нет вестей?
– Нет.
– Павел подавил вздох.
– Не повезло дядьке...
– Степан кинул подкормку и, зная, что после этого не будет сразу клева, встал на ноги и начал свертывать цигарку. Раздумчиво заговорил: - Знаешь, Павло, я думаю, что тато твой каких-то дел натворил во время петлюровщины. Иначе не стали б его держать за решеткой.
– А что он мог натворить? Я ничего такого не слышал ни дома, ни от людей.
– Люди могут не знать, а дома не обязательно говорить про это.
– Но Петлюра был на твоей памяти. Сам должен знать.
– Тогда, Павел, такое творилось, что за каждым не усмотреть было.
– Нет, тато не мог быть с Петлюрой. Он за советскую власть сам кому хочешь глотку перегрызет. Об этом я Сталину в Кремль написал.
– Давно?
– заинтересовался Степан.
– Еще зимой... Не отвечают.
– Ответят обязательно. Не сразу, конечно; туда много разных писем приходит.
– Степан, мне справка нужна, - без всякой связи с предыдущим разговором сказал Павлик.
– Какая справка?
– Свидетельство о рождении.
– Это можно. Только церковные книги в двадцатом году сгорели, так что справка будет приблизительная. Тебе сколько лет?
– Семнадцать, - не моргнув глазом, соврал Павлик.
– Приходи завтра с утра в сельсовет...
– С утра не могу - экзамены у меня.
– Ну вечером. А зачем тебе справка?
– Хочу в летное училище поступать.
– Военное?
– Угу...
Степан пососал цигарку, глубоко затянулся едучим дымом, поглядел на поплавки. Еще некоторое время помолчал, потом каким-то виноватым тоном сказал:
– Выбрал бы ты себе другую профессию. Иди лучше в строительный техникум.
– Нет, я уже решил.
– Гм... Решил... Тут не все от тебя зависит. В военное училище могут не принять.
– Из-за батьки?
– насторожился Павел.
– Да... Там отбор строгий.
– Про это я Сталину тоже написал.
Степан невесело засмеялся и, увидев, как нырнул в воду крайний поплавок, кинулся к удилищам.
Павел собрался уходить. Его остановил неожиданный вопрос Степана:
– А ты как же решил: с мачехой пойдешь или при Югине
– Куда пойду?
– удивился Павел.
– Как куда? Твоя же мачеха продала в Березне свою хату, а купила мою батьковскую. Сегодня туда перебирается...
31
Через минуту Павел не помня себя бежал по узкой тропинке, вихлявшей меж густых зарослей боярышника, калины и бузины, которые толпились вдоль покатого речного берега. Ветви, как зеленые руки, хлестали его по лицу, хватали за плечи, будто хотели остановить и заставить поразмыслить над тем, куда и для чего он спешит. Ведь ничего изменить не удастся - это Павел понимал и сам. Да и надо ли менять?
Но было обидно. Нет, обида - не то слово. Что-то тяжелое и уныло-мрачное сдавило его грудь, заставив сердце подступить к горлу... И оно, сердце, подстреленной куропаткой трепыхалось судорожно, словно захлебываясь от слез, которые душили Павла.
Теперь Павлу было понятно, для чего на прошлой неделе ходила в Березну его мачеха, понятно, о чем шепталась она вчера вечером с Настькой. Но почему все тайком? Он же не враг им. Не скрыл он от Насти то, что Югина велела состричь клок волос из косы мачехи. Потом он и Настя ходили в колхозный коровник и укоротили черному телку хвост... Недавно те волосы Югина принесла от бабки Сазонихи - сожженные, завернутые в календарный листок с цифрой тринадцать. Югина позвала в садок Павла и таинственно сказала:
– Ну вот, заворожила бабка... Велела развеять по подворью и в хате.
Часть заколдованных волос Югина отсыпала в другую бумажку.
– Развей их в комнате мачехи...
Павел озорства ради дал понюхать сожженные волосы соседскому псу, и тот, доверчиво нюхнув, стал так чихать, что Павел и подбежавшая Настя покатывались от хохота.
"Неужели Настя рассказала обо всем маме?" - с обидой и досадой думал Павел, частыми шагами поднимаясь по затравелому косогору от Бужанки к селу.
С улицы посмотрел на свою хату, сверкавшую под солнцем белизной стен, и показалась она ему чужой и жалкой; окна ее, окаймленные темными наличниками, смотрели на мир с унылой грустью. Будто и хата скорбела вместе с Павлом о веселых колокольчиках, которыми больше не будет звенеть здесь смех Насти.
На порог вышла Югина - с веником в руках и с железной заслонкой от печи. На заслонке она несла мусор, выметенный из хаты. Павел понял, что Ганна и Настя уже перебрались.
Увидев Павла, Югина сердито накинулась на него:
– Где ты шляешься? Мачеха все добро покойной матери унесла - полотно, рушники, наперники! Голым тебя оставила!
– Обойдусь, - хмуро буркнул Павел.
– Ишь, добренький какой! Тебе не нужно - мне пригодилось бы.
– И Югина, смахнув за плетень мусор, указала глазами на своих младших хлопчиков - Тарасика и Юру, которые играли в сливняке возле старой, обвалившейся сушарки.
– Не надо было отдавать, - ответил Павел.
– Что я, драться с ней буду? За косы таскать?
Вспомнив о косах, Югина вдруг рассмеялась, сверкнув двумя низками ровных мелких зубов: