Люди не ангелы
Шрифт:
Знал бы старшина эскадрильи, чем занимался в часы самоподготовки примерный курсант Ярчук!
Огромный и светлый учебный класс, уставленный маленькими столами. Над каждым столом склонилась стриженая голова. Курсанты самостоятельно изучали "Дисциплинарный устав Красной Армии", вели записи. Старательно что-то писал на тетрадном листе Павел. Письмо Насте писал. Иногда поднимал голову, смотрел со счастливой мечтательностью в окно, из которого виднелись в синей дымке громады далеких Кавказских гор. Насте и не снились такие горы. И он рассказывал в письме о них. Писал, что шел вчера в строю на стрельбище и глядел на горы. И казалось ему, что горы тоже двигались в ногу со строем...
Длинное письмо у Павла получилось. За два часа "самоподготовки" многое можно написать - про горы, про портьеры, о полученной благодарности, о том, что к завтраку и ужину курсантам дают белый хлеб с маслом. Но это - между прочим. Главное: Павел рассказывает Насте в письме, как они заживут, когда окончит он училище. Его, конечно, пошлют на Дальний Восток. Всех лучших летчиков туда посылают. Поедет с ним и Настя, увидит новые земли, новых людей. И всегда она будет с ним, с Павлом, который не мыслит себе иной жизни, кроме трудной и опасной жизни военного летчика.
Кажется, написал обо всем. Прежде чем запечатать конверт, снова перечитал письмо, выискивая грамматические ошибки. Трудная наука грамматика. Однако теперь все трудности Павлу нипочем...
Бег его светлых, праздничных мыслей прервало требовательное дребезжание электрического звонка, донесшегося из коридора. В классе заскрипели стулья, зашуршали бумаги. Павел торопливо заклеил и надписал конверт. Раздалась зычная команда дежурного:
– Закончить занятия!
– И потом: - Встать! Выходи строиться на обед!
Учебные группы строились в колонны на заасфальтированном дворе перед фасадом учебного корпуса - внушительного трехэтажного здания из серого кирпича. Перед тем как стать в строй, Павел успел опустить в почтовый ящик письмо. А по пути в столовую, когда группа горланила "Тачанку", подсчитывал, сколько дней письмо будет идти до Кохановки и когда можно ожидать на него ответ.
Павел вообще любит подсчитывать. Недавно он вычислил, что из кирпича, который уложен во все здания их учебного городка, можно построить две Кохановки. Две Кохановки из камня, под жестью или черепицей! И в каждой хате деревянный пол, электричество, радио... А ведь когда-нибудь будет такое.
Обед позади. Возле столовой - опять построение. Некоторые курсанты ворчат: команда "Становись!" в печенках, мол, у них сидит. А Павлу нравится. Новая жизнь у него, и все по-новому. Даже в казарму, которая от столовой в ста метрах, идут строем.
...После обеда полагается "мертвый час".
– Курсант Ярчук! Курсант Черных! К выходу!
Это заорал на всю казарму дневальный.
Недоумевая, Павел побежал на голос. Увидел рядом с дневальным рослого красноармейца в замусоленной гимнастерке и с противогазом через плечо.
– Посыльный дежурного по училищу!
– представился красноармеец, лихо и с вывертом подбросив руку к козырьку фуражки с голубым околышем.
– Вам приказано явиться к начальнику училища.
Никогда не мог предположить Павел, что один день способен одарить человека горой счастья, а затем утопить это счастье вместе с человеком в море непоправимой беды. О беде он пока не догадывался, хотя в груди повеяло холодком от предчувствия недоброго.
"Зачем?" - мучительно размышлял он, когда бежал по заасфальтированному двору, когда поднимался на третий этаж знакомого серого здания, где располагались учебная часть и начальник училища. А сзади, густо сопя, громыхал сапожищами Саша Черных - высокий, длинноногий, худой и, словно в оправдание своей фамилии, черноволосый, сумрачно-черноглазый, темноликий.
Павел познакомился с ним еще во время экзаменов и, узнав, что Черных родился в Березне - соседнем с Кохановкой селе, из которого отец Павла привез когда-то мачеху Ганну и Настьку, подружился. Саша был старше Павла на четыре года. На "гражданке" он работал шофером, не раз проезжал через Кохановку. А в училище прибыл из воинской части, где отслужил действительную.
В обширной и дремотно-пустынной комнате - приемной начальника училища - по очереди доложили дежурному командиру, что явились по вызову. Тот, подавив зевотный вздох, тут же нырнул за тяжелую, обитую темным дерматином дверь, на которой блеснула золотыми буквами табличка: "Начальник училища", и вскоре возвратился.
– Ярчук, заходите!
– сказал дежурный, кивнув головой на приоткрытую дверь.
Павел почувствовал, что сердце его оборвалось и растаяло. Еще минуту назад он твердил про себя, как нужно отрапортовать начальнику о своем прибытии, а тут перешагнул порог и замер, придавленный какой-то тяжестью и будто ослепленный обилием света, лоснящейся мебелью, красной ковровой дорожкой.
Услышал из глубины кабинета негромкий и спокойный голос:
– Проходите сюда, товарищ Ярчук.
Только теперь Павел рассмотрел за столом полковника - седовласого человека с добрым округлым лицом и грустными, по-отцовски внимательными глазами.
Глаза полковника подбодрили его. Окрепшим шагом подошел к столу, глубоко вздохнул, чтобы доложить по форме, но полковник тихо сказал:
– Садитесь, пожалуйста.
Павел присел на краешек мягкого кресла и, чувствуя, как воротник гимнастерки давит шею, как мелкие росинки пота вспухают на его лице, уставил испуганно-ожидающие глаза на этого седого и совсем не страшного человека. А полковник, будто позабыв о Павле, читал какую-то бумагу с синим расплывчатым штампом в уголке.
Наконец он поднял свои мягкие, внимательные глаза с тусклыми огоньками грусти и заговорил. Голос полковника был задумчиво-мягким, напоминающим голос первого учителя Павла - Прошу.
– Ярчук, вы, надеюсь, не из слабонервных?.. У нас будет серьезный мужской разговор. Он... неприятен и для вас и для меня... Вы отдаете себе отчет, что вы еще юноша и что у вас вся жизнь впереди?
– Да... отдаю, - ответил Павел, не слыша своего голоса.
– Я это говорю к тому, - раздумчиво продолжал полковник, - что для вас не должно быть трагедией, если вам придется выбирать себе новую профессию.