Люди огня
Шрифт:
Наступили сумерки, Приглашенные представители израильской элиты заняли свои места за столами. Мария встала рядом с Эммануилом, накинула на голову полупрозрачное покрывало и зажгла две пасхальных свечи.
— Иногда зажигают по свече на каждого ребенка в семье, — сказал Господь, — Вы все — дети мои!
Он взмахнул рукой, и по всему саду вспыхнули маленькие свечи: на столе, на оливах, в гирляндах над аллеями. Тысячи свечей!
Народ замер. По-моему, хотел зааплодировать, но Господь предупредил это неуместное действие жестом руки.
— Во время пира, который состоится через полтора года, после воскресения мертвых, мы с вами должны пить вино пятитысячелетней выдержки «яйн мешумар», приготовленное в первые шесть дней творения. Я хочу угостить вас им немного раньше — сегодня.
По кубкам разливали воду из Силоамского источника.
— Это вода из источника в городе Давида, та, которую выливали на жертвенник во время праздника Сукот. Вода была сотворена в первый день творения. Но это вино по слову Господа. Лучшее вино, находившееся на хранении — «яйн мешумар»!
— «Яйн мешумар»? — недоверчиво шепнул Арье. — А манну небесную он нам не предложит?
— Подождем, — тихо сказал я. — В общем-то, я не удивлюсь.
Я вспоминал рассказ Матвея о превращении чая в глинтвейн. Господь всего лишь повторял старое чудо, но с гораздо большим размахом.
Арье Рехтер шептал у меня над ухом:
— В книге Исход есть четыре обещания, данных Богом Моисею: Он выведет, избавит, спасет и примет к Себе Свой народ. Поэтому пьют четыре кубка.
Эммануил взял первый кубок. Вода в нем заклубилась багровой тьмой, как несколькими часами назад в Силоамской купели, но не вернулась в прежнее состояние, а стала равномерно красной. Я взглянул на свой бокал. С его содержимым творилось то же самое,
— Господь вывел вас из Египетского рабства и выведет к свободе и миру Нового Века, — объявил Эммануил. — За Новый Век, Век Мессии!
Он поднял кубок, но не стал пить, помедлил, взял его двумя руками, опустил голову,
— Обычно в этот день вы вспоминали о десяти казнях египетских, выливая по капле за каждую казнь в знак печали о страданиях египтян. Мой путь к вам, к сожалению, тоже не обошелся без крови. Эту первую каплю я выливаю за погибших во время Европейской войны и в Риме прошлой весной. Час нашей радости — не час злорадства.
Капля, красная, как кровь, странно медленно упала на скатерть.
Он выпил. Я тоже пригубил содержимое бокала. Вино. Больше всего похоже на хёриге, но очень хорошее. Просто классное! Я вспомнил чашу, которую выпил, пройди через огонь в Китае.
Попробовал мацу. Пресный хлеб, похожий на уменьшенный в десятки раз кусок шифера. Хрустит, как чипсы. Довольно вкусно. Хлебец и хлебец.
Напротив меня сидел старик с бородой и пейсами ортодоксального иудея и взглядом бессмертного из-под кустистых бровей. Во взгляде светились ум и искра веселья,
— Это рабби Акиба, — с придыханием представил Арье.
Я посмотрел на него вопросительно, я не знал, кто это, Арье даже покраснел от моего вопиющего невежества.
— Знаменитейший мудрец эпохи таннаев [132] , один из основателей каббалы, учитель, приведший к Бар Косибе двадцать четыре тысячи своих учеников.
Благодаря иезуитскому воспитанию «каббала» звучала для меня примерно так же, как «черная магия». Я содрогнулся.
Рабби Акиба заметил. От бессмертного трудно что-либо скрыть,
132
Таннаи— иудейские учителяI-IIвеков н.э.
— Каббала — это просто техника медитации, молодой человек, благодаря которой ищущий может слиться с Эйн Соф, Бесконечным.
— Этакий еврейский суфизм, — кивнул Арье.
Рабби Акиба поморщился:
— Да, они кое-что заимствовали. Так вот, энергия из Эйн Соф изливается в сефироты, первая из которых Кетер, венец, соответствует воле и смирению, черному и белому цвету и священному имени Эхейе…
Все, я понял, что сейчас меня начнут грузить сефиротами. Редкая муть! Набредал в Интеррете — хватило.
— А кто такой Бар Косиба? — Я решился на этот вопрос, рискуя показаться полным неучем, лишь бы сменить тему.
— Царь Козива. Он называл себя Бар Кохба, Сын Звезды. Точнее, я его так назвал. Я принял его за Машиаха и сказал: «Восходит звезда от Иакова и восстанет жезл от Израиля, и разит князей Моава, и сокрушает всех сынов Сифовых», Только когда он потерпел поражение, стало ясно, что он не Машиах.
О Бар Кохбе я знал только то, что он очень не любил христиан и что его убили в 135 году римляне.
— Эммануил столь же более велик, чем царь Козива, сколь мир огромнее Иерусалима, — сказал рабби Акиба. — Надеюсь, на этот раз я не ошибся.
Арье намазал на мацу некую коричневую массу и подал мне. Я посмотрел на нее с подозрением.
— Харосетт, — пояснил он. — Смесь фруктов, орехов, специй и вина.
Попробовал — кисло-сладкая гадость.
— Харосетт символизирует глину, из которой евреи в египетском плену делали кирпичи, — пояснил Арье. — А его сладкий вкус — это вкус свободы.
Да, когда кулинарное искусство подменяют языком символов, хорошего вкуса ожидать не приходится.
Эммануил поднял второй кубок и пролил вторую каплю вина за погибших в Китае. Потом подали барашка.
— Нет храма — нет жертвы, — сказал Эммануил. — Поэтому веками на ваших праздничных столах ягненка заменяло яйцо и баранья кость. Храма уже не было. Теперь все иначе. Храма еще нет. Но он будет. Это мое обещание, и я его выполню.
Он поднял третий кубок. Упала капля за погибших в Японии.