Люди огня
Шрифт:
Мы вернулись в Антиохию, и Эммануил вызвал к себе Великого Магистра. Задал только один вопрос:
— Знал?
Антуан де Берти молчал.
— Повесить!
Великого Магистра повесили на решетке сада магистерского дворца. И не снимали тело трое суток.
Завоевание Константинополя трудно было назвать завоеванием. Бывший Царьград давно утратил былое величие. Ромейская республика, жалкий остаток огромной Византии, с трудом удерживала власть над полунезависимыми провинциями: Грецией, Далмацией и Болгарией. Через неделю я гулял по Константинополю и любовался мозаиками Святой Софии. Возле храма
Пару раз за день я переезжал из Азии в Европу и из Европы в Азию, пересекая по мостам зеленое зеркало Босфора. а между старым и новым городами сверкал на солнце залив Золотой Рог.
Приближалась Пасха.
ГЛАВА 2
Пальмовые листья падали на дорогу и шуршали под ногами. По обе стороны от нас шумела толпа, а впереди высилась двойная арка Золотых ворот.
Закатное солнце слепило глаза. Был вечер одиннадцатого нисана.
К Эммануилу подвели белого ослика.
— Нет. Этот город достоин того, чтобы войти в него пешком.
Он был в белой одежде без всяких украшений (думаю, это называется хитон), за время наших исламских приключений отпустил небольшую бороду и был вызывающе иконописен.
Поднял руки, благословляя толпу.
Толпа пела:
— Бахур ху, гадол ху ивнех…
Опять «ху» в количестве. Еврейский похож на арабский, как русский на украинский. Думаю, они понимают друг друга без переводчика.
130
Еврейский гимн, посвященный грядущему мессии Израиля (Машиаху).
— Он избранный, Он великий. Скоро Он…
Мелодия напоминала танцевальную, и толпа пританцовывала, притопывала и хлопала в ладоши. Такое поведение совсем не ассоциировалось у меня с богослужением.
Я не видел лица Спасителя — мы шли позади. Думаю, он улыбался. И зачем он избрал такой легковесный народ!
— Осанна! Осанна сыну Давидову!
Мы поднялись на Храмовую гору, к Куполу Скалы, пройдя под изящными арками, называемыми «весами». Здесь, по преданию, в день Страшного Суда ангелы будут взвешивать грехи человеческие.
Восьмигранная мечеть сияла золотым куполом поверх голубых изразцов стен: солнце на небесах.
На этот раз Эммануил не вошел внутрь. Остановился метрах в трех перед входом, повернулся к толпе, поднял руки:
— Ваше ожидание подошло к концу, ваши надежды сбылись. Больше не нужно молиться о приходе Машиаха утром и вечером, сетовать на задержку и кричать, «Ад мосай» — доколе! Ваши страдания кончились, ваши грехи прощены — я с вами! Вы все — дети мои!
— Осанна! — прогремело в толпе.
Его лицо было вдохновенным, как во Франции во время ядерной бомбардировки, как в Риме после воскресения. Я вспомнил Копье Лонгина и стекающую с острия кровь.
— Здесь будет Новый Храм, Новый Иерусалимский Храм, я построю храм имени Господа, чтобы пришли
Матвей подал ему чашу вина.
— И я пью эту чашу за Новый Храм. Чашу Мессии!
Я встал по правую руку, Напротив сияла на солнце Елеонская гора, юго-западный склон, покрытый камнями надгробий. Отсюда должно было начаться воскресение мертвых, чуть севернее у ее подножия шумели оливы Гефсиманского сада, а далеко на востоке, у подножия желтых гор стояла Дварака, казавшаяся золотой в лучах заката — Небесный Иерусалим напротив земного.
Мы остановились в Президентском дворце. Слишком скромно для Господа, но в городе не нашлось более достойной резиденции. В дальнейшем предполагалось перестроить цитадель, где когда-то был дворец короля Иерусалимского.
Через четыре дня, пятнадцатого нисана [131] , с восходом первой звезды в Гефсиманском саду должен был начаться пир, посвященный входу в Иерусалим. Точнее — пасхальный седер.
Двухтысячелетние оливы сада напоминали чрезмерно разъевшихся старух. Толстенные узловатые стволы, похожие на оголенные сухожилия, и круглые шапки серебристой листвы. Их трудно было назвать красивыми, скорее впечатляющими.
Дорожки между оливами покрыли алыми коврами и поставили столы.
131
Нисан— первый месяц еврейского календаря (март-апрель)
Арье Рехтер, знакомый мне по предыдущему визиту в Иерусалим, консультировал меня по седеру, то бишь порядку празднования песаха.
— Маца, харосетт, горькие травы, соленая вода.
— А красное вино? Каждый должен выпить по четыре кубка вина.
— Да, вино… — Эммануил тоже наблюдал за приготовлениями. — Поезжайте к Силоамскому источнику и привозите оттуда столько воды, сколько нужно вина.
Силоамский источник находился в «Городе Давида» — самой старой части Иерусалима. Мы с Арье спустились по каменной лестнице и прошли к купели. В подземной комнате с каменным сводом, напоминавшей камеру средневековой тюрьмы, вместо пола сияла вода, чистейшая и прозрачная.
— Ну и что? — недоверчиво спросил мой спутник.
Вода словно закипела, замутилась, у дна заклубилась красная тьма.
— Что это, кровь?
Я его понимал. Мне тоже так показалось. Я склонился к воде, зачерпнул в ладони, попробовал.
— Вода. Самая обыкновенная. Хорошая.
Наваждение прошло. Перед нами снова была вода источника.
— Ну и что? — повторил Арье.
— Увидим. Если Машиах говорит, что нужна вода отсюда — значит, нужна. Думаю, цистерны хватит.
Я приспосабливался к местной культуре. «Господь» здесь лучше не произносить, «Эммануил» — слишком фамильярно, а «Машиах» в самый раз. Мессия.