Люди огня
Шрифт:
— Они же уже почти готовы были подчиниться. Зачем ты убил их?
— «Уже почти готовы»! Слишком расплывчато… Они — как те зерна, что не дадут плода, пока не умрут. Они умерли, чтобы другие были спасены. Иначе никто так бы и не поверил, что я могу применить оружие. Тогда зачем подчиняться? Должен быть страх божий, Пьетрос. Страх божий — начало всего. Они умерли, но подумай, что значит человеческая смерть! Только сбрасывание оболочки. Эпизод для бессмертной души, Миг мучительный, но неизбежный, И, если они действительно раскаялись в этот миг и приняли меня в своем сердце, — это значит, что они спасены и их смерть — благо. Ты видишь оторванные конечности, разорванные тела, это кровавое месиво? Это обман, Пьетрос, заблуждение человека, заключенного в границах материального. Вырвись в высшую реальность, Пьетрос, живи в двух мирах — и ты никогда не умрешь, и смерть чужая предстанет для тебя совсем в другом свете. Что кровь на твоих сапогах? Опавшие листья! Но дерево растет, и ветви тянутся к небу. Не бойся мертвой плоти, по которой мы идем. Она — лишь миг, а душа человеческая старше Земли. И звезды — бабочки-однодневки по сравнению с нею. Пойдем!
Мы приблизились к военному лагерю, и я увидел море свечей в долине под угасающим небом.
— Смотри, они пришли ко мне, те, кто меня принял. Пойдем же к ним!
Солдаты и офицеры вражеской армии стояли на коленях и держали свечи. Господь подходил к каждому из них и для каждого находил слово прощения. Он касался его плеча и говорил: «Встань!» И тот вставал, и на руке у него появлялся черный Знак Спасения. Так продолжалось до рассвета, пока Господь не простил последнего врага, а теперь преданного друга. Тогда он вернулся в свою палатку и упал без сил.
Наш путь лежал в сторону Мюнхена. Потом — Берлин. Немцы успели неплохо подготовиться к войне и оказывали сопротивление. Но с каждым разом все более слабое. Тот первый наш залп сделал свое дело. Мы прошли почти полстраны, пока понадобился второй, Но он был более милосерден.
Учитель всегда старался быть на передовой, в самой гуще сражения. Он стоял на башне танка, и пули не трогали его. Он поднимал руку, и снаряды врага останавливались и разрывались в воздухе, никому не причиняя вреда. Он говорил с войсками противника, и они переходили на его сторону. Он принимал всех, требуя от своих бывших врагов лишь принесения покаяния. И часто под вечер в нашем лагере можно было видеть стоявших на коленях и державших свечи солдат в форме вражеской армии. Господь обходил всех и каждому в отдельности давал разрешение встать, и на руке прощенного неизменно появлялся трехлучевой символ спасения.
Но Учитель не мог быть везде. Линия фронта протянулась на многие километры с севера на юг, словно шрам на теле Европы, и там война велась обычными методами, Через месяц мы были в Берлине, но он очень пострадал от бомбардировок, что чрезвычайно расстроило Господа. Как и везде, он оставил здесь верное ему правительство и двинулся дальше на юг и запад. Впереди были Бельгия и Франция.
В Брюсселе мы узнали о безумной идее Европейского Военного Союза применить против нас ядерное оружие.
— Здесь? Никогда! — усмехнулся Господь. — Брюссель, Амьен, Реймс, Париж! Они все собираются эвакуировать?
Через несколько дней мы были в Шампани. Угроза пока оставалась угрозой. Да и возможно ли это в перенаселенной Европе, где через каждые пару километров деревня, поселок или маленький город, не говоря уже о близости Парижа?..
Двадцатого августа мы без единого выстрела вошли в Париж. Здесь нас встретил Иван Штаркман, весьма довольный своей миссией, а через несколько дней из Норвегии вернулся Матвей, что очень не понравилось Господу. Он собирался немедленно послать нерадивого апостола обратно, но тот заявил, что никуда не поедет, пока не решится вопрос с ядерными бомбардировками, потому что хочет либо жить со своим Господом, либо умереть вместе с ним.
— Хорошо, — улыбнулся Эммануил. — Это твой выбор.
И Матвей остался в Париже. Жизнь города практически не изменилась со сменой власти, Я с удовольствием за полдня обегал половину Лувра, любуясь многочисленными французскими и итальянскими полотнами и встретив насмешливый, если не сказать издевательский, взгляд Иоанна Крестителя с улыбкой, как у Джоконды. Странный Креститель Леонардо, переделанный из Диониса. Меня не хватило только на крыло Ришелье, я не добрался до фламандцев. Правда, заглянул на следующий день в Орсе и Помпиду. А потом было уже не до музеев. Господь принимал присягу местного духовенства и хотел всех нас видеть рядом с собой,
Это происходило в Нотр-Дам в конце августа. Здесь же, в таинственной полутьме под синими витражами, была отменена евхаристия во всех церквях Франции.
В тот же день вечером мы услышали по радио о том, что Европейский Военный Союз обратился за помощью к Североамериканским Штатам. Опять шла речь о ядерном оружии. На этот раз обсуждался вопрос о применении нейтронных бомб. Европейцы относились к этой идее без энтузиазма, зато американцы рвались в бой.
— Он захватит весь мир, если ему не помешать, — вещал Госсекретарь. — И нет смысла бояться русского ответа. Когда Эммануил умрет, некому будет продолжать войну. Он — единственное зло, и на нем все держится.
В последнем он был, пожалуй, прав. Хотя не знаю. Я представил себе смерть Господа, и мне стало страшно. Это было слишком страшно, чтобы представлять.
В Париже, однако, мы чувствовали себя в безопасности. Радио и телевизионные станции Господа вещали на весь мир, готовя его приход на западе, востоке, севере и юге. Шла информационная война, не менее беспощадная, чем война при помощи оружия. И пока мы побеждали.
Я ходил по улицам города, магазинам, музеям, открытым кафе, и везде у большинства людей я видел знак на правой руке. На тех, у кого знака не было, смотрели как на отщепенцев и советовали немедленно принести покаяние. Теперь это можно было сделать в любой церкви, священник которой присягнул Господу. И символ спасения неизменно появлялся у покаявшегося. В нейтронные бомбы, похоже, никто не верил. Разве что те, кто отказался от присяги. Но таких было немного.
В начале сентября мы покинули этот благословенный город и отправились на юг. Мимо плыли виноградники и замки Бургундии, белокаменные, окруженные рвом, словно растущие из воды; деревни на холмах с неизменной Eglise Romane и желтоватыми домиками под черепичными крышами. Мы приближались к Шаону-на-Саоне, когда Господь получил официальный ультиматум от Европейского Военного Союза и Североамериканских Штатов и зажег от него свечку.
— Что там было? — с ужасом спросил Филипп.
Вопрос был бессмысленный, Содержание передавали по радио, и не один раз. Нам было велено остановиться, иначе будет осуществлена нейтронная бомбардировка. На размышление давалось пять часов.
Мы двигались дальше, к Макону. Турну уже был эвакуирован, мертвый город в зарослях плюща и осенних цветов. Несколько эвакуированных деревень. Становилось жутко.
В нашей армии появились дезертиры. Но, как ни странно, немного.
— Не стоит преследовать маловеров, — сказал Господь. — Мне не нужны такие солдаты.
Когда истекли пять часов, он стал искать место для лагеря.
— Надеюсь, теперь они не решат, что мы исполняем ультиматум, — объяснил он.
Апостолы, то есть я, Марк, Филипп, Матвей, Иван, Якоб Зеведевски, были рядом и смотрели на него с ужасом.