Люди огня
Шрифт:
Иоанн подбивал Господа принять титул повелителя Евразии.
— Рано! — отвечал Эммануил.
В пять часов вечера я предстал перед ним в его покоях.
Комната была обставлена в восточном стиле. Кресла и диван с яркой обивкой, ковер на полу, инкрустированный камнем низкий столик. На улице шел ливень, вода стояла сплошной стеной, и ее туманные скопления сносил ветер. Окно было открыто на веранду. Тянуло свежестью. Дождь барабанил по листьям пальм и гигантских фикусов в три этажа.
Господь стоял у окна, сложив руки на груди.
— Садись, Пьетрос.
Вошел слуга, поставил передо
Я вопросительно посмотрел на него.
— Лекарство.
Я понял.
— Пей, Пьетрос. К сожалению, я не могу иначе подарить вам Тело Славы. Нужно сначала убить то, которое есть. Иоанн, Матвей и Варфоломей уже прошли через это.
Знаю. «Не дрейфь, Петр, — говорил Матвей. — Тебе когда-нибудь аппендицит вырезали? Заснул — проснулся. И все дела».
Мне никогда не вырезали аппендицит.
«Это только Варфоломею не повезло. Но он сам нарвался. А с нами без проблем».
По комнате плыли сумерки. Только сияла золотистая обивка кресел и мой бокал.
— Я проводил тебя через огонь, — продолжил Эммануил. — Тебе ли бояться? Это даже легче. Быстро и безболезненно.
В безболезненность верилось слабо.
— Ты же знаешь пророчества, Пьетрос. Воскресшие получат иные тела. А те, кто переживет Апокалипсис?
— Его никто не переживет.
— Вот именно. Через это пройдут все. Просто вы несколько раньше. А Апокалипсис переживут. Вы его переживете.
Я взял бокал. Господь смотрел на меня.
Вдруг зазвонил телефон. Эммануил схватил трубку.
— Да!
Молчание. Только его губы побледнели и напряглись пальцы, сжимающие телефонную трубку.
Жестом он приказал мне остановиться. Да я и сам замер в ожидании с бокалом в руке.
— Поставь, Пьетрос. Твое преображение откладывается. Пойдем!
Через минуту мы оказались у дверей комнаты Марии Новицкой. Эммануил резко толкнул дверь. Не заперто.
На полу, прямо перед нами, лежала хозяйка. Черные волосы разметались по полу. Длинное красное платье, весьма открытое — в таком давать приемы. Красные перчатки до локтя. В руке маленький дамский пистолет. Рана на груди. И огромное кровавое пятно под цвет платья. Если бы эта сцена не была так ужасна, она показалась бы мне нарочитой.
Эммануил бросился к ней. Обнял за плечи. Приподнял. Голова бессильно запрокинулась назад. Повисли измазанные кровью волосы. Она не дышала.
Господь прижал ее к себе. Она кашлянула, на губах появилась кровавая пена. И рана начала затягиваться и исчезать
Я опустил глаза. Не в первый раз видел воскрешение. Зрелище не менее неприятное, чем агония.
— Наконец-то, — прошептала Мария.
И я увидел, что она обнимает Господа.
В комнате, кроме нас, никого не было. Кто же звонил?
Господь усмехнулся.
— Она сама звонила, Пьетрос. Записала сообщение и перед тем, как застрелиться, нажала на автодозвон. Техника позволяет.
Похоже, его это нисколько не ужасало. Скорее восхищало.
— Как сказано в Пуранах: «Царь управляет государством, а царицы вертят им самим».
Он улыбался. Я почувствовал себя лишним.
— Мне можно идти, Господи?
— Да-да,
Я не понимал одного: зачем она это сделала? При том, что этим двоим все было безусловно понятно. Яснее ясного.
Утром я решил отправиться в Дакшинешвар, где обитал знаменитый местный святой Рамакришна с учениками. Не то чтобы я жаждал полюбоваться на святого или обратить его в эммануилианство, просто мне отчаянно хотелось оказаться подальше от Калькутты, где в любое время меня мог ждать бокальчик с содержимым, действующим быстро и безболезненно.
Впрочем, Дакшинешвар располагался менее чем в десяти километрах к северу от города, Бежать дальше я не решился. К тому же на поясе у меня висел сотовый телефон, который я не решился выключить. В общем, мое бегство было лишь самообманом. Но я ничего не мог с собой поделать.
Перед выходом меня поймал Андрей и затащил к себе.
Стелы небольшой комнаты были увешаны многочисленными кришнаитскими плакатами и миниатюрами, В них господствовали два стиля: европейский лубочный и индийский. Первый отличался приукрашенным реализмом и изображал в основном очаровательных девушек в сари и не менее очаровательных младенцев. Девушки оказались пастушками Вриндавана [77] , а младенцы, само собой, маленьким Кришной. Одна из девушек, огромными влюбленными глазами следящая за полетом шмеля, представляла собой пастушку Радху, безумно влюбленную в Кришну — до того безумно, что приняла шмеля за его посланника. По обилию пухлых младенцев и влюбленных на фоне природы этот стиль хотелось окрестить «а-ля Буше».
77
Вриндаван— местность, где воспитывался Кришна.
Миниатюры индийского стиля представляли в общем те же сюжеты, только пастушки на них были остроносы и изображены в профиль, а Кришна толст и похотлив.
Под миниатюрами курились сандаловые палочки. Не понимаю прелести сандала, по-моему, он пахнет дешевым мылом.
Из европейских плакатов меня особенно заинтересовал один. На нем полулев-получеловек очень картинно убивал некоего врага, вырывая у него внутренности с соответствующим количеством крови и наматывая кишки убиенного себе на шею.
— Это Кришна в образе Нарасинхи, убивающего демона, — объяснил Андрей.
Я недоумевал. Как такой Бог может вызвать симпатию? Тем более бхакти — преданную любовь? Культивирование ненависти к демонам, на месте которых каждый может представить себе своих врагов, кое-что объясняло. Но все ли? Я задумался.
— Я сегодня служу пуджу [78] , — объявил Андрей. — Сам Чайтанья признал мое брахманское посвящение.
— А кто такой Чайтанья?
Андрей посмотрел на меня как на идиота. Я лихорадочно пытался вспомнить «Историю Индии», честно проштудированную неделю назад.
78
Пуджа— индуистское богослужение.