Люди огня
Шрифт:
— На это она никогда не пойдет.
В ответ Тяжкий Бобр лишь небрежно пожал плечами.
— Послушай, я ведь пришел, чтобы попросить тебя не Проклинать ее. Люди Племени все время приходят ко мне и говорят: «Иди к Тяжкому Бобру. Пусть перестанет губить ее. Это Проклятие добра не принесет. Пусть помилует ее ради Племени». Люди боятся беды, которая придет, если ты осуществишь свой замысел.
— Им и нужно бояться. Я пришел, чтобы показать им новый путь. Последние два месяца я что-то не замечаю больших изменений в образе жизни людей Племени. Ветка Шалфея, Шутки-Шутит, Спящая Ель, Яркое Облако продолжают хохотать и указывать мне, что я должен делать. Они разговаривают таким тоном, будто они равноправны с мужчинами, а ведь…
— Но таков обычай Племени!
— Это скверна!
Два Лося втянул побольше воздуха в свои старые легкие и покачал головой:
— Ты хочешь снова расколоть Племя? Неужели ты не можешь Узреть в Видениях такой новый путь, который не сеял бы вражду между людьми Племени? Разве эту просьбу так уж трудно выполнить? Ты натравливаешь молодежь на стариков, мужчин на женщин. Так кремневый топор раскалывает и разъединяет кости. Мы ведь не можем…
— Они должны понять. Именно это я и хочу внушить. Пора идти по новому пути. Я слушал голоса и беседовал со звездами. Женщинам нельзя больше позволять приказывать Племени, как ему жить. Наступило время мужчин. Посмотри на анит-а. Ты ведь знаешь, как они сильны? А ведь что-то и не слыхать, чтобы в их советах принимали участие женщины!
— Это правда, конечно, но ведь…
— Или в советах Племени Остриженных Волос? Разве не так?
— В Племени Остриженных Волос мне ни разу не доводилось бывать, но, когда живешь, как мы живем, не много бизонов добудешь, если женщины не будут помогать загонщикам. А кто ловит зайцев и хомяков? Кто помогает, когда…
— Пусть они и продолжают это делать. Но в советах им больше нельзя позволять участвовать. Это привилегия мужчин. Что бы ты чувствовал, если бы был Вышним Бизоном? А? Неужели ты бы хотел, чтобы женщины убивали твоих детей — женщины, эти странные существа, раз в месяц оскверняющие мир кровью, что течет у них между ног?
Два Лося сконфуженно заморгал в темноте:
— Но старые обычаи…
— Довели нас до беды! Посмотри, дядя, правде в глаза. Оглянись. Бизоны ушли. Человек Дождя больше не Танцует, чтобы вода лилась из облаков. А почему, как ты думаешь? Вот тебе и нечего ответить! Но я-то знаю, отчего это так. И я спасу Племя, хотя бы мне ради этого пришлось убить половину.
Наступило гнетущее молчание.
— Да уж, — вздохнул Тяжкий Бобр, — им придется меня бояться. Это меня не волнует. Зрящему Видения приходится безоговорочно принимать все, что посылает ему Мир Духа. Если мне выпало переменить души людей Племени страхом и Проклясть кое-кого из них, то, значит, в конце концов от этого всем остальным будет только лучше.
— Ты действительно в это веришь?
Тяжкий Бобр воздел к небу руки:
— Но ведь я Узрел Видения, дядя. Неужели ты думаешь, что я соглашусь плюнуть в лицо Силе, чтобы угодить старикам? Нет. Мне приказано преподать жестокий урок. И я преподам его на примере Ветки Шалфея.
Два Лося закрыл глаза:
— Прошу тебя, не делай этого. Если ты убьешь ее, то снова оживить уже не сможешь. Я думаю, ты просто не понимаешь, как отнесутся к этому твои друзья и родственники. Подумай хорошенько, племянник. Постарайся долго, настойчиво и серьезно поразмышлять о том, что будет с селением, если вражда снова расколет его. Наши жизни и так висят на волоске. Кровопролитие и колдовские заклинания положения не улучшат. Скорее наоборот.
— Я — Зрящий Видения. Я обязан выполнить мои долг перед Племенем.
Два Лося с трудом встал, пошатываясь на непослушных старых ногах:
— Значит, ты окончательно решился убить Ветку Шалфея?
— Я уже все сказал. Я сожалею только, что ты упорно называешь это убийством, в то время как я действую исключительно ради спасения Племени. Я открыл тебе мое сердце и душу, дядя.
Два Лося печально кивнул и подошел к входному пологу, с трудом откинул его бессильной старческой рукой и выбрался наружу.
Когда полог снова опустился в прежнее положение, Тяжкий Бобр заметил, что старик наступил на воронью лапку и раздавил ее.
— Идти придется по моему пути, дядя… или вовсе остановиться на месте.
«Так вот и моя мать говаривала. Она так и вела себя… а вот ты на это не способен, старик».
Тяжкий Бобр снова громко затянул песнопения и заколотил по барабану в такт ударам собственного сердца. Он им покажет! Им придется понять, с кем они имеют дело! А Ветка Шалфея, конечно же, не придет умолять его, какой бы ужас ни терзал ее душу.
— Он ничего не знает о Сипе. То, что он называет Видениями, — просто его выдумки и фантазии. Я не могу понять, почему ты ему позволяешь дурачить Племя. Ведь люди Племени уже понемногу начинают привыкать к мысли, что этот обманщик-фантазер и в самом деле Зрит Видения!
Зрящий Видения Волка отвечап сквозь мерцание уравновешенных Кругов:
— У людей достаточно собственных возможностей, чтобы отличить настоящую Силу от лживых выдумок. Предоставь людей их собственной судьбе. Ты и я, сестра, должны следовать нашей.
Волчья Котомка задумалась:
— Но все равно, ведь это так просто — стоит лишь прикоснуться к краю его души, и равновесие его жизни будет нарушено. Сила лишь слегка затрепещет на мгновение, сжимая его сердце, — и ведь никто же не поймет, что случилось… Почему Племя должно страдать? В чем смысл их мучений?
— Их мучения меня не волнуют. Они сами выбирают свой путь… как, впрочем, и Тяжкий Бобр. У меня другие заботы.
— Мальчик?
— Ну конечно. — Он ненадолго умолк. — Если ему удастся выжить. Может быть, я совершил ошибку, позвав Белую Телку.
— Ты всегда с любовью относился к старухам.
— Если это и так, то не твое дело!
— И ты пожертвуешь Племенем ради мальчика? Ты допустишь, чтобы люди продолжали мучиться?
— Этого не избежать. Не расколов камень, острого наконечника не сработаешь.
Глава 8
Терпкая Вишня выбралась из своего вигвама и сердито заморгала на беспощадно палившее солнце. Ниже селения, у берегов Лунной Реки, даже хлопковые деревья обмякли от жары. Утренний ветерок лениво колыхал поблескивавшие листья. От Лунной Реки остались несколько переплетавшихся ручьев, текших по грязевой пойме. Как мало было воды! Наносы беловато-серой гальки отмечали старое ложе почти пересохшей реки.