Люди песков (сборник)
Шрифт:
"И зачем он приехал? Опять болтать о нежных чувствах? — со злостью думала девушка. — А встретится с братом? Союн же обязательно вспомнит о той радиопередаче, вспылит, и быть скандалу".
Айболек перепугалась, и не за Ашира — за Союна. Неопытному бульдозеристу, на чьем счету и без того несколько поломок машины, скандалить не приходилось.
Глубоко вздохнув, она пошла искать Мурадова, но опоздала: у понтона, багровый от гнева, вздыбив усы, стоял Союн, а перед
— Дядюшка! Исключительно из уважения! — и убеждал, и умолял он. — А каков политический резонанс? Сразу же пришло письмо из полка от туркменских воинов… Это ж надо ценить! Журналист стремится в будущее. "Чабан пришел на канал…" Кого этим теперь удивишь? Хо!
Айболек шепнула брату:
— Ты же бульдозерист! Согласно приказу начальника.
Час от часу не легче — младшая сестра дает ему советы при посторонних!..
— Ты зачем торопился? — прорычал Союн, надвигаясь на Мурадова.
Бог весть чем бы кончилась эта стычка, но из песков прибежал Кульберды, озябший, посиневший, и плаксиво пожаловался:
— Отец, волк мой капкан утащил!
— Бай, какой охотник! — сделав приятную улыбку, сказал Ашир и мелкими шажками отошел от Союна.
— А вот и охотник, — обиделся мальчик. — Хочешь хлебать чорбу из зайца, так пойдем по следу.
Кровь чабана бросилась Союну в голову, опьянила.
— Где был капкан? Веди! — отрывисто приказал он сыну, забыв в этот миг и о корреспонденте и о вахте.
Тропинки перемело песком. Отец и сын шагали с трудом, вспотели. Союн сорвал шапку, распахнул ватник; ноздри его раздувались.
— Да вот, — показал наконец Кульберды на мелкую ямку с полуосыпавшимися краями. Песок кругом был покрыт как бы ссадинами, царапинами. Следы шли на восток, в урочище Адырсов.
Союн широко развел руки, призывая сына к молчанию, и с набожным лицом, словно творил молитвенный обряд, нагнулся.
— За волком прошли человек и собака.
Кульберды бил озноб нетерпения.
— Утренний след! — Отец объяснил, что чьи-то сапоги вдавили в песок утренний иней. Крепко взявшись обеими руками за бороду, он задумался. — Да, тут побывали два волка, конечно, два!
— Отец, почему ты догадался?
— Читай следы, читай! — строго прикрикнул Союн. — Земля не обманет. И один волк тащил на спине овцу. Гляди, — он пригнул вниз сына, — когти врезались глубоко, а вон собака летела птицей, след мелкий.
— Разве волк может унести на хребте овцу?
— Не назывался б волком, если бы был слабосильным! — Союн ткнул пальцем с куст саксаула. — Гляди, овечьи шерстинки. Значит, волк шатался, устал.
—
— О-оо, неразумный! — простонал отец. — Буря ж, ночная буря перемешала песок, он не слежался, не окаменел… Мелкими шажками скорее догоним! Нет? — вздрогнув, спросил он себя и тотчас ответил: — Да, вижу, вижу: это след Алабая!
— Твоего? — ахнул Кульберды.
Союн хотел сказать "моего", но честно поправился:
— Нашего!
Значит, Союн уехал от стада на канал, а теперь канал привел его обратно в пески, к его же отаре.
Напрягая горло, выпрямившись, отец закричал:
— О-го-го! О-оо!..
И за мутно-серыми барханами откликнулось: "о-оо!" Эхо? Человек?
Кульберды еще ничего не понял, а отец уже побежал, взрывая песок сапогами.
— Хидыр! Сынок, Алабай! — гремел голос Союна.
Раньше Кульберды уважал отца, хоть и побаивался, сейчас боготворил: отец был всевидящим, всезнающим, всемогущим.
За зубчатым хребтом бархана стоял устало улыбающийся пастух с окровавленной волчьей шкурой на плече, и на песке у его ног лежал взвизгивающий от боли пес.
Объятие было крепким, сердечным.
— Сынок! Хидыр!
А пес подползал к Союну, колотя хвостом по песку.
Хидыр улыбался через силу, ему стоять-то было трудно, до того измучился.
— Неужели отару разметала буря? — спросил Союн, прижимая к груди Алабая.
— Овец пять-шесть отбилось. — Хидыр виновато опустил голову.
— Да нет, я не об этом, — успокоил его Союн. — А как же Алабай?
— Мертвой хваткой взял волка! — с восторгом сказал пастух, словно говорил о своем подвиге. — Так и перепилил зубами горло!.. Ну, конечно, и Алабаю досталось: зверь крупный, сильный. А другой волк ушел. А вот и капкан.
— Мой, это мой! — воскликнул Кульберды.
— Значит, твой, бери… Отдохнем, что ли? — Хидыр бросил на песок волчью шкуру, и Алабай, оскалив зубы, ощетинившись, сразу же прыгнул на нее, рыча и от ярости и от боли.
— Хватит, хватит, навоевался, — оттащил его Союн, смеясь. — Дай лучше рану перевяжу! — И вытащил из-под тельпека ситцевый платок.
— Вот не думал, что мы здесь встретимся, дядюшка! — упав ничком, с трудом проговорил Хидыр.
— А чего тут думать? — уже с обычной суровостью заметил Союн, нежа в руках Алабая. — Земснаряд сюда доплыл. "Сормово-27"!
Увидев с палубы шатающегося от усталости Хидыра, с изможденным лицом, в грязном с пятнами крови полушубке, Айболек вдруг почувствовала, что земснаряд круто накренился, и уцепилась за перила.