Люди против нелюдей
Шрифт:
В команде конных разведчиков было 11 прекрасных бойцов. Однажды один из них подошел к командиру и сказал: «Армия отходит, и мы решили разойтись по домам». А командир просто ответил: «Ну что ж, коли так — прощайте».
Капитан Орлов, георгиевский кавалер, однажды сказал сослуживцам: «Теперь я не верю в победу». Потом снова сказал: «Бороться дальше бессмысленно». Ему возразили, напомнили о долге и чести, но он тихо подвел итог: «Я кончил воевать». Вскоре он ушёл, и ни кто его не остановил.
Итак, кто хотел — уходил, и всё-таки ни когда из Белой Гвардии не было повального бегства даже в дни самых тяжелых поражений. А ведь так легко было бросить винтовку и снять с себя погоны, не дожидаясь, когда красные их к плечам гвоздями приколотят. Им почти ни чего не платили, они ходили в дырявых штанах, они непонятно как выдерживали нечеловеческое напряжение почти непрерывных боёв, и продолжали сражаться. Зачем, когда ни кто не заставлял? Можно было уйти домой, а можно было перейти к красным, которые охотно принимали к себе офицеров. Во время новороссийской эвакуации, когда белые уходили в Крым, а места на кораблях не хватало, достаточно было не рваться на корабль, к тому же ведь было уже понятно, что белое дело проиграно, и всё-таки основная масса белогвардейцев не оставила армию. Почему? Что было в душе у этих людей?
У красных воевали по принуждению. По деревням насильственные мобилизации проводили при помощи карательных отрядов. Красные командиры из бывших офицеров были связаны круговой порукой — если один дезертировал — расстреливали его товарищей. Причем каждый такой «красный офицер» давал расписку, что его семья будет расстреляна в случае его дезертирства. Так что подавляющее большинство красных воевало не «за что», а «почему». Потому что не было другого выхода. Конечно, были и у красных добровольцы, которые воевали без принуждения, но их было ничтожно мало. Согласно захваченной белыми документации политотделов, в красных полках числилось 3,5 % идейных бойцов. Так что если бы в Красной Армии остались одни добровольцы, белогвардейцы раздавили бы их за пару месяцев.
Перед революцией в России было около 300 тысяч офицеров, а в Белую Гвардию пошло не более 10 % от этой цифры. То есть подавляющее большинство офицеров в Белую Гвардию не пошли, предпочитая отсидеться. Почему же эта горстка не захотела отсиживаться и пошла воевать?
Советский автор Генрих Иоффе пишет: «Старая армия с её укладом, сложившимся при царизме, была для них всем. Она подняла многих из них из низов, превратила в „благородия“ и „превосходительства“, дала власть. Революция разрушила всё это».
Отчасти, да, была такая мотивация. Для кадрового офицера армия — естественная среда обитания, вне армии он себя не мыслит, при этом у белых он видел старые традиции русской армии, там он чувствовал себя среди своих, там всё было родным и понятным, а у красных — какие-то дикие банды, красных он автоматически идентифицировал как «чужих». Но это совершенно недостаточное объяснение в силу простого обстоятельства: белые не могли предложить офицеру тех перспектив, которые предлагали красные. Возьмем среднего поручика. В белой армии всё было для него привычно, кроме, может быть самого главного. Ему по чину положено командовать как минимум взводом, а его ставят в строй рядовым. Да там и подполковники в начале часто рядовыми служили. Вообще-то для офицера это такое унижение, которое тяжело перенести. Ещё при генерале Маркове был такой случай. Одного полковника поставили командовать ротой, а он сказал, что не считает для себя возможным переходить с полка на роту. Марков ответил ему: «Я был начальником штаба фронта, а теперь командую отрядом, который численностью меньше полка. А вам ротой командовать ниже достоинства? Убирайтесь, вы не нужны мне».
А у красных и поручик получил бы для начала как минимум полк, а вскоре и дивизию. Стремительная карьера у красных поручика Тухачевского — весьма наглядный пример. Причем, Троцкий довольно быстро создал настоящую армию — с дисциплиной, субординацией — всё, как положено. Туркул вспоминал, как один офицер, перешедший на сторону красных, сказал в своё оправдание: «У них тоже армия». Вот и представьте себе, какой выбор стоял перед поручиком: у белых придется служить рядовым, а красные дадут генеральскую должность. Красные предлагали офицерам сказочную карьеру, так что нелепо думать, что офицеры шли к белым, цепляясь за ту власть, которую раньше имели.
Знаменитый генерал Брусилов, который перешёл на сторону красных, был обласкан сверх всякой меры. С белыми его воевать ни кто не заставлял, а условия жизни создали генеральские. И с Деникиным было бы так же. Но почему-то Антон Иванович, который на германской войне командовал корпусом, предпочел принять под своё командование после Корнилова полуразгромленный отряд, который только из сострадания можно было считать дивизией, и шёл пешком впереди своих голодных оборванцев под пулями.
Так что же заставляло их воевать, когда можно было не воевать, и служить рядовыми, когда можно было командовать дивизиями? Одной из сильнейших отрицательных мотиваций была жажда мести. Деникин вспоминал, как однажды случайно услышал разговор одного поручика, который с веселым смехом рассказывал, как он шлепнул одного красного, а потом другого. Генерал одернул офицера: «Стыдитесь, поручик. На войне приходится убивать, но смешного тут мало и радоваться тут нечему». Поручик осекся, а генерал потом узнал, что у этого юноши красные замучили всю семью, и его самого подвергли изощренным издевательствам. Его смех был просто признаком покалеченной психики. А сколько ещё было таких несчастных офицеров у белых? Полковник Дроздовский писал в своём дневнике: «Что взять с Туркула, если у него красные последовательно убили трех братьев». Месть — не самая почетная мотивация, но изуверство красных было настолько ужасающим, что любой нормальный человек поймет белых. Да, как вспоминали первопоходники, во время расстрелов пленных красноармейцев ни когда не было недостатка в желающих привести приговор в исполнение. Но вы представьте себе юного подпоручика, у которого красные изнасиловали мать, а её обнаженный труп выбросили на помойку. Представьте, что творилось у него в душе и подумайте, можно ли его осуждать за желание отомстить?
И всё-таки нельзя представлять себе белое дело, как одну только личную вендетту. Психологически там всё было гораздо сложнее. Представьте себе веселого юнкера, который получил офицерский чин, вдоволь налюбовался перед зеркалом своими золотыми погонами и теперь танцует на балу с очаровательной барышней, в которую слегка влюблен. Жизнь кажется ему прекрасной, волнующей и обещающей бесчисленные радости. И вдруг всё рухнуло. Привычный радостный мир исчез. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки» — ничего больше нет. Всё заплевано подсолнечной шелухой, вокруг одни только тупые, наглые, злобные рожи. «Ведь это же я, Николенька, которого все так любят». Оказалось, что не все. Юноша этот может быть очень простой, немного даже легкомысленный, безо всяких там высоких идей, но у него в голове мир обрушился. Пришли какие-то гады и всё испоганили. А его в юнкерском училище пять лет учили воевать, да и на германской войне успел навыки закрепить.
В одной советской пьесе белогвардейский офицер говорит: «Я за всё свое офицерство ни одного солдата пальцем не тронул. А меня в 17-м году на вокзале дезертиры поймали и облили сортирной жижей». Представьте, какая это смертная обида, и это со стороны солдат, которых он всегда так любил, и о которых заботился не щадя себя. Нормальные русские солдаты вдруг стали взбесившимся быдлом. И не может этот офицер не отсидеться, ни к красным пойти, потому что всё происходящее в России — это гадко, несправедливо, и надо положить этому предел.
Почему для нас так важно понять психологические истоки Белой Гвардии? Казалось бы, белогвардейцы в своих многочисленных мемуарах сами всё объяснили — нам осталось лишь процитировать их. Проблема, однако, в том, что наша эпоха совершенно не верит в высокие слова, и это тоже психологически вполне объяснимо. Во время почти непрерывных предвыборных кампаний бесчисленные кандидаты с надрывным пафосом обрушивают на нас лавины высоких слов. У всех якобы душа за Россию болит, все влюблены в народ до самозабвения, все готовы трудиться на благо Родины день и ночь. А мы слушаем их и понимаем, что вся эта патриотическая трескотня ни чего не значит, что кандидаты эти, не говоря худого слова, озабочены только личным благополучием, а их высокий пафос — это фуфло, просто так положено говорить, и верят в это фуфло только дураки. Да плюс ещё легкая американизация нашего сознания, суть которой хорошо выразил Марк Твен: «О чем бы тебе не говорили, речь в конечном итоге всегда идет о деньгах». И мы ни секунды не сомневаемся: за высокими словами о любви к Родине всегда стоит жажда наживы. Применительно к нашей эпохе это в большинстве случаев так и есть. Но я предлагаю не забывать, что сто лет назад была другая эпоха. Белогвардейцы сказали очень много красивых возвышенных слов, но давайте помнить, что они за свои слова платили страданиями и кровью. Это были не кандидаты в депутаты, и нам стоило бы отнестись к белогвардейскому пафосу очень серьёзно.