Люди с чистой совестью
Шрифт:
— А если вышвырнут? — обеспокоено вставил Рыбенко.
— Если вышвырнут, я какое-то время попозорюсь на арене так называемой молодежной политики, среди опухших блядей и отсталых дегенератов, бредящих марксизмом, а потом, уверенно спиваясь, пойду в Интернет-издание на должность обозревателя. За тысячу долларов в месяц до конца своих дней.
— Ой, да ладно тебе, — сказала Даша, — главное — жить по-человечески. Чтобы были нормальные деньги, и занимайся, чем хочешь. А то ты уже прямо, как герой какого-то романа. Разочарованный.
— Интересно, почему официанты не идут? — вслух удивился Рыбенко.
— Я бы предпочел быть героем романа, чем так вот жить, в маразме, — Валера вдруг разозлился, — обслуживать тебя, покупать костюмчики и платьица. В книге есть хоть какая-то цельность, смысл даже иногда есть, а в моей жизни есть только костюмчики и цель, к которой, я знаю, я никогда не приду.
— Это у всех так, — успокоил Рыбенко.
Даша сосредоточенно рассматривала ногти, что-то время от времени подцепляя и откусывая.
— Это безволие, оно тотально, — говорил Валера, — на всех уровнях, оно победительно. Ничего настоящего просто не осталось…
— Все от человека зависит, — отвлеклась от ногтей Даша, — ты же можешь изменить свою жизнь.
— Изменить? — Валера усмехнулся. — Если только в сторону окончательного абсурда. Пойми, мне двадцать семь лет, и я достиг потолка. Во всем. Дальше мне предстоит только размазываться по этому потолку, двигаться к тому местечку, которое нынче занимает твой папа. Разумеется, я могу изменить свою жизнь. Например, сжечь себя на красной площади, это ведь вообще легче легкого. Могу еще продать квартиру и уехать в сраную жопу, и сидеть там на огороде. Могу убить вас обоих и сесть в тюрьму на двадцать пять лет. Могу жениться на негритянке и навсегда исчезнуть в Замбези. Что еще я могу? Как изменить свою жизнь?
— Валер, не начинай, — Даша скривилась.
— А я не начинаю, — парировал Валера, — я уже почти заканчиваю.
На банкете в честь создания молодежного отделения партии Любви было торжественно.
Заскочил даже спикер. Пожал ручки Рукаву и Владимиру Ивановичу, что-то быстро и шепеляво проговорил в микрофон. Потом в микрофон говорили по очереди Валера и Рыбенко в сверкающем костюме. Валера увидел за дальним столом прилизанного Бабина и Машу Лазареву.
Он стоял на эстраде и говорил, в какой-то момент подумал, что может говорить бесконечно. Что можно было бы устроить конкурс на выносливость, собрать, скажем, его, Рыбенко, Диму Бабина, может, еще Владимира Ивановича с Рукавом и посмотреть, кто сможет дольше всех связно говорить на политические темы. День, два, три дня…
Бешеных псов пристреливают…
Ему захлопали, и он сошел в зал. Все уже пили и жрали.
Владимир Иванович успокоительно мигнул со своего почетного места. Это означало, что все идет, как надо. Потом он быстро выпил две рюмки и испарился.
Валера громко ржал и что-то насмешливо-победительное высказывал сидевшим неподалеку чиновникам. Даша с Рыбенко на некоторое время пропали из его поля зрения, но потом он встал, чтобы идти в сортир, и увидел, как они танцуют, целуясь, у всех на глазах. Это зрелище почему-то совершенно не задело Валеру, он с тяжелой пьяной веселостью махнул им рукой. Стоя над унитазом, он думал, что его личное отчуждение от людей становится все более полным, абсолютным.
Когда он вернулся к столам, в самом разгаре был безобразный скандал с участием Бабина, Даши, Рыбенко и Маши Лазаревой.
Сильно поддатая Даша орала на Машу Лазареву и обзывала ее жирной блядью.
— Ты себя в зеркало, сучка, видела? — надсаживалась Даша. — Думаешь, я не читала твои смски? Ты посмотри на себя и посмотри на меня. Жирная корова! Блядь! Ой, еб твою мать, она ему даст! Счастье-то какое!
— Дарья, — встревал Бабин, — это какое-то недоразумение…
Маша Лазарева затравленно шептала:
— Идиотка…
— Сама идиотка, блядь! — неистовствовала Даша. — Ну, и как, отодрал он тебя? Счастье привалило? Не много радости, любовник-то он хреновый!..
Роль Рыбенко сводилась к тому, чтобы хватать Дашу за руки, когда она в очередной раз порывалась вцепиться Лазаревой в волосы.
К Валере подошел низкий, плотно сбитый человек и представился Батыром.
Этот Батыр был из Монголии и представлял там, в Монголии, какое-то смутно дружественное партии Любви объединение.
— Очень, очень хорошо, — часто повторял он.
— Монголия? — хохотнул Валера, тут же усаживая Батыра к столу и наливая водки. — Внутренняя Монголия!
Батыр согласно кивал.
— Это же потрясающе! Я вот лично всегда мечтал посетить Монголию…
— Да, очень хорошо, — сказал Батыр, — давайте ехать.
— Как? Можно прямо взять и поехать? — удивился Валера, который был уже практически невменяем.
— Да, да, — закивал монгол.
Они обменялись визитками.
— У вас там степь, кони, да? — спрашивал Валера.
Батыр бодро выпивал и закусывал солеными огурцами.
— Да, да, много конь, — отвечал он, улыбаясь, — очень хороший конь. Быстро бегает!
Подошли разгоряченные сварой Даша и Рыбенко.
— Здравствуйте, — сказала Даша, плюхаясь на стул, — а вы — китаец?
— Монголия, — ответил с прежней улыбкой Батыр.
— Ой, я так всегда мечтала съездить в Монголию, — Даша развязно закурила, — Федечка, принеси мне шампанского.
— Это моя жена, — сказал Валера, с силой хлопнув Дашу по спине, — как, красивая?
— Очень, очень красивая.
— А ее можно в Монголию с собой взять?