Люди с чистой совестью
Шрифт:
На четвертый день все окончательно вымотались от бессонницы и однообразных движений. К тому же следовало как-то решить проблему с кроватью — втроем спать было тесно и жарко.
Сидели на кухне, допивали чудом сохранившееся со вчера пиво.
Рыбенко нацепил Дашины очки и строил ей рожи.
— Отдай, дурак, — сказала Даша.
— Ну, померяй, детка, — просил Рыбенко.
Даша надела очки.
— О! — воскликнул Рыбенко. — Какая строгая учительница!
— Ага, — буркнула Даша, — репетитор.
— Какой у нас сегодня урок? — не успокаивался Рыбенко.
—
Все это успело немножко наскучить.
Валера был не то что бы недоволен, скорее, вымотан.
Три раза звонила Маша Лазарева.
— Где ты, милый? — волновалась она. — Я скучаю.
Рыбенко потянулся, хрустнув суставами.
— И все же, круто, — изрек он, — у меня такого еще не было.
— У меня тоже, — сказала Даша.
И они уставились на Валеру. Им было интересно его мнение.
Глава 9
Дневной маньяк
Дарий Петрович был старше Ани на четырнадцать лет. Они поженились, когда ей исполнилось двадцать пять, ему — сорок, оба были тельцы. В тридцать два из Ани с помощью кесарева ножа извлекли ее первого и единственного ребенка — Валеру.
До беременности Аня служила патологоанатомом в морге. Дарий Петрович считался одним из лучших по советским временам психиатром, в семидесятые его имя было широко известно тем, кому довелось столкнуться с большой медициной.
Случалось, Аня возила мужу обед на работу, часто она брала с собой Валеру. Почти двадцатиметровый коридор вел из приемной института Сербского в обложенную белым кафелем ординаторскую. Уже взрослым Валера, бывало, вспоминал, как бежит по коридору навстречу отцу; он выходит из ординаторской, в белом халате, с черным ужом фонендоскопа на шее, восторженно разводит руки и ловит его, и поднимает в воздух. Вероятно, именно в те моменты Валера познал отпущенный ему максимум земного счастья.
Дарий Петрович владел гипнозом, говорил даже о такой мало соответствующей советской официальной науке вещи, как психотерапия, среди родственников шизофреников, в основном женщин, о нем ходили легенды. Рассказывали, что Дарию Петровичу достаточно пристально посмотреть сумасшедшему в глаза, и тот мигом вздрогнет и выздоровеет. Так это было или не так, Валера доподлинно не знал, но в любом случае на прием к отцу записывались за месяцы. В принципе, Дарий Петрович мог бы мигом обрести материальное благополучие, брать конверты, банки с икрой и коньяк, но деньги крайне мало его интересовали.
Он честно отдавал зарплату жене, ел, что дают, сидел, если просили, с ребенком, не пил и вечерами читал в кресле с деревянными лакированными подлокотниками журнал «Огонек».
Аня сдержанно вела хозяйство и воспитывала сына — ни няни, ни домработницы в доме не было. С мужем ее связывало нечто среднее между партнерством и патронажем: она кормила его, утром выдавала одежду, бегала в ларек «Союзпечати» за «Огоньком», а в оставшееся время гуляла с Валерой во дворе, готовила и убирала квартиру. Аня была положительной советской гражданкой, ответственной матерью и женой. Одевалась неброско, тайком курила и никогда ничего не пила, кроме рюмки коньяка Новогодним вечером и в свой день рождения.
Казавшееся почти зацементевшим семейное благополучие дрогнуло мартовским вечером 1992 года, когда Дарий Петрович вернулся домой и показал жене спелеологическую карту.
— Это потрясающе! Потрясающе! — восклицал он, тыча пальцем в какие-то невнятные затемнения и разводы.
— Что это еще? — без намека на интерес спросила Аня.
Выяснилось, что карту преподнес депутат, страстный любитель пещер и приключений, к тому же алкоголик и педераст, которого Дарий Петрович избавил от реактивного психоза.
В тот вечер мать впервые на Валериной памяти закатила отцу истерику. Она визжала, порывалась изорвать карту в клочки и даже ругалась матом.
— Деньги! Деньги надо брать, а он срань всякую в дом тащит!
— Какие уж там деньги… Как будто их кто-то мне дает… — вяло бормотал в ответ Дарий Петрович.
— Да уж дадут, если потребуешь! — неистовствовала мать. — Психов у нас меньше не стало! Без работы не останешься!
— Успокойся, Аня, не надо при ребенке.
— Нам жрать скоро нечего станет! А он карту принес. Козел! Идиот! Чтоб ты сдох! — произнеся последнюю фразу на одном дыхании, Аня вылетела из комнаты и захлопнула дверь с такой силой, что на наличнике появилась длинная и уродливая, как жизнь среднестатистического человека, трещина.
Теперь Дарий Петрович, всерьез увлекшись спелеологией, давал жене лишь крайне скромную сумму на то, чтобы в следующий месяц не умереть с голоду, а остальное тратил на экипировку. В специализированных магазинах, с рук, по объявлениям он приобретал спелеологическое снаряжение, крепежи, ботинки, веревки, а после рабочего дня не спешил к креслу и «Огоньку». Психиатр рыскал по библиотекам — все тот же депутат, у которого спустя короткое время случился рецидив, рассказал ему, что где-то в Крыму, в одной из пещер, зарыты сокровища с корабля Арго.
Как всякий сумасшедший, говорил депутат убедительно и вдобавок продемонстрировал некую потемневшую от времени подвеску, предположительно изготовленную из золота.
— Ага, — прокомментировала рассказ мужа Аня, — в следующий раз еще больше спятит, золотое руно тебе покажет.
Дарий Петрович сделал вид, что не слышал ее слов и страстно замечтал о скором безбедном будущем.
— Ты пойми, — убеждал он жену, — даже если клад государству сдать, мы на свой процент до старости Валерку обеспечим.
— Вот так и знала, так и знала, — качала головой Аня, — не первый ты психиатр, который умом тронулся.
— О, господи! Как ты все же приземлена!
Вскоре выяснилось, что сокровища аргонавтов не приносят кладоискателям счастья.
Депутат признался, что психоз развился у него именно после визита в крымскую пещеру, где ему, впрочем, довелось заблудиться и проплутать три дня. Он явно чего-то не договаривал, и целеустремленный Дарий Петрович, подняв газетные подшивки, выяснил, что в той пещере погибла молодая жена депутата — тоже страстная спелеологичка.