Люди с чистой совестью
Шрифт:
— Ты мне не веришь… — шепотом констатировала Даша, но рюмку взяла.
— Все, что с тобой произошло, конечно, неприятно, — воспитательно вступил Валера, — но это не повод… Я хочу сказать, что все в порядке, нужно просто отдохнуть… Как-то по-другому взглянуть на ситуацию.
Даша выпила и покорно легла в кровать.
Валера поцеловал ее, укрыл одеялом.
Вернулся на кухню, сел напротив тестя и сказал:
— Я никогда не думал, что две эти сферы так тесно между собой связаны.
Владимир Иванович часто сам себе наливал и пил рюмочку в два присеста. Ему явно было тяжело.
Валера вдруг почувствовал к нему уважительную жалость.
И жену потерял, подумал он тоскливо, и с дочкой теперь такая херня…
— Понимаешь, в чем дело, — заговорил Владимир Иванович, глядя в стол, — человек, к сожалению, устроен таким образом, что, наталкиваясь на препятствие в себе, он это препятствие усиливает, а разбираясь в конфликтах других, делает их неразрешимыми. Я не знаю, что тут советовать. Чем ее занять, так сказать, созидательным? Она очень избалованна. Могу только предупредить с высоты… своего опыта. Если ты ее как-то куда-то не пристроишь, она пойдет по одному только пути, этот путь давно известен.
— Какой? — спросил Валера с интересом.
— Тебе это должно быть ясно, — вздохнул тесть.
Валера медленно вкусил текилки, поковырял вилкой в грибах и сказал:
— Боюсь, я не понимаю. То есть, мне не ясно.
Задумавшись, он вообразил Дашу за оградой психушки, вежливых платных санитаров и то, как будет привозить ей журнал «Гламур» и шоколадные конфеты. Это почему-то не показалось ужасным.
— Черти пройдут, — махнул рукой Владимир Иванович, — начнется другое.
— Что? — допытывался Валера.
— В самом общем истолковании, — тесть с пьяной хитринкой уставился на Валеру, — это можно характеризовать как полное, сознательное и воинствующее отрицание нормы.
— Вы, — Валера усмехнулся, — в сорокинском смысле?
Владимир Иванович тоже усмехнулся и налил себе текилы.
— Ты пойми, — сказал он, — она — моя дочь, росла без матери…
— Я знаю, — вставил Валера.
Владимир Иванович долго молчал.
— Росла без матери, — повторил он и вдруг тихо рассмеялся. — Я не знал, правду говорю, что с ней делать. Работал, все это понятно, ну, бабы там периодически… Пока мать моя не померла, сидела с ней, потом взяли няню. Я много об этом думал, — тесть снова накапал себе в рюмку. — Зачем все это? Зачем, чтобы все начиналось вот так вот ужасно? Беспросветно. Чем я мог с ней заниматься? Не в куклы же играть? Соответственно — одинокая, брошенная…
Владимир Иванович пристально посмотрел на Валеру поверх бутылки с текилой.
— Впрочем, — сказал он, — жизнь и для таких, как она, находит утешительное занятие — книги. Подобные существа жадно вслушиваются в сказки, если вдруг кто-то из взрослых смилостивится почитать, попозже у них появляется проигрыватель, и они часами внимают механическому кудахтанью черной курицы или звону копытец золотой антилопы. Эти детишки изводят бумагу на непонятные каракули, их словно бы занимает, что бумага подвластна сначала каракулям, а потом и буквам — в общем, действительно странно, ведь ни других детишек, ни взрослых ничего не занимает, они быстро привыкает к тому состоянию, когда живот набит дерьмом, а хлебало на замке. Она много всегда читала, только этим и занималась. Училась плохо. Я думал, может, писательницей станет… Но потом, вроде выправилась как-то: университет, подружки, мальчики, дискотеки. Я, знаешь, счастлив был ее даже на сутки отпустить, только бы она более нормальной стала. Потом — ты, — мрачно подытожил тесть.
Валера молчал.
Владимир Иванович обреченно поднял бутылку, Валера с не меньшим трагизмом подвинул свою рюмку.
Выпили.
— Я-то думал, так, на три месяца, — снова заговорил Владимир Иванович, — потом смотрю, взялась, вроде хорошо все, дома чисто, чего-то делает. Честно говоря, надеялся, ребенка родит, будет заниматься, и вдруг — это… Слушай, не знаю, если совсем никак, может, усыновить? — спросил он, пытливо вглядываясь в Валеру. — Я в этом плане похлопочу, без всякой очереди, совсем маленького, какого захотите, а?
— Ну… — протянул Валера. — Это ей решать, я-то что…
— Понятно. — Владимир Иванович углубился в тарелку.
Валере по пьяни погрезилось, что тесть таким образом проверяет его, и, в финале экзамена с текилой, решит, помогать ли ему дальше или нет.
— Я — за! — почти крикнул он. — Я не против ребенка. Что мне, собственно, есть ребенок, нет его? Не я же с ним сидеть буду… — Валера осекся.
— Все нормально, Валер, — Владимир Иванович начальственно покивал головой.
— Вот, Ирина, — сказал он через некоторое время, — грубоватая, но вполне нормальный человек. Пусть они побольше вместе бывают. А Киру эту гони.
— Да, да, — ответил Валера.
Он отчетливо опьянел. Пошел в туалет. Из туалета — в ванную. Умылся холодной водой.
Забыв на мгновение, как бывает во хмелю, что сидит с тестем, принес на кухню магнитофон и врубил «Империю».
— Империя! — мощно понеслось над столом:
Что случилось с тобой за десять лет? Империя! Должен был остаться какой-то след! Но увешанный свастиками жид Сказал, что предвидит смерть…Валера привычно закивал в такт песне, когда вдруг напротив обнаружился Владимир Иванович, любопытно за ним наблюдавший.
— По весне растают тучи, мы пойдем с тобой домой!.. — Валера резко выключил песню.
— Извините, — сказал он честно, — забылся.
— Недурно, — заметил Владимир Иванович.
Валера уже начал немного им тяготиться и не понимал, почему тому не отправиться домой?
— Ну, добьем уж? — тесть вопросительно указал на бутылку.