Люди с чистой совестью
Шрифт:
Валера улыбнулся.
— Володькин зять? — вдруг уточнил спикер.
— Да, да, — поспешил ответить Валера, — я…
— Нормально, нормально… Десантура своих не бросает, — перебил Андрей Михайлович.
— Семь минут, — добавил он, взглянув на какие-то очень скромные, но крутые часы, — укладывайся.
Валера молчал.
Андрей Михайлович снова припал к бутылке, после чего произнес:
— График, на хуй…
У Валеры была заготовлена огромная речь.
— Я очень устал, — вдруг сказал Валера.
— Еб твою мать, — тут же отозвался Андрей Михайлович, — устал он. Ты тока начинаешь, а потом, знаешь, какой пиздец наступит? Да ты не знаешь. Я тебе в отцы гожусь, эмче, так вот, если бы ты был моим сыном, ну, или племянником каким-нибудь, и пришел бы то ко мне, и сказал. Дорогой мой папа, Андрей Михалыч, или дядя там, смотрю я на тебя и сам хочу в таком роде. Я бы послал тебя матом, — завершил свою мысль спикер.
— Да ну что вы… — пробормотал Валера.
— У меня жизни вообще нет, — разоткровенничался Андрей Михайлович, — ни хуя нет. Ты как вообще, женатый?
— Да, — отозвался Валера.
— А, ну, да, — спикер почесал затылок, — на Володькиной этой девке. Я ее знаю, приходила. Красивая девица! Такая, знаешь, у нее татаро-монголськая составляющая мощная.
— Да, — поддержал Валера. — Глаза красивые. Раскосые чуть-чуть.
— Да… — сказал спикер. — Такая она, вся, как говорится, гламурная. — А Володька перед ней — дурак.
— Чего у тебя там, — снова глянув на часы, спросил Андрей Михайлович, — смета, что ли?
— Да, — Валера услужливо протянул листок.
— Без гондонов? — спикер смерил Валеру ироничным, но в то же время веселым взглядом. — Я эти, знаешь, файлы, так называю. Гондонами.
— Без гондонов, — оскалился Валера.
Смета содержала какую-то невероятную сумму — спикера это, впрочем, совершенно не смутило.
Он достал из нагрудного кармана ручку и размашисто расписался.
Протянул листок Валере.
— Все нормально, — сказал он, почему-то отдуваясь, — я подписал, дальше тебе Володька расскажет, куда с этим идти.
— Спасибо, Андрей Михайлович, — с чувством произнес Валера.
Спикер вскочил со стула и порывисто бросился к двери.
Валера с идиотским выражением лица сжимал листок с подписью.
— И, это, — спикер резко обернулся, — понял, да? Без гондонов!
Захохотав, он выскользнул в коридор.
Глава 6
Минус один
Он проснулся от взгляда. С соседней подушки смотрела Даша, странно расширенными, с жилками испуга глазами.
— Что такое? — спросил Валера.
— Вот, — она улыбнулась, — встать не могу…
— Как это?
В ту же секунду он заворочал голыми ногами, и ноги впали во что-то влажно-хлюпающее. Валера сбросил одеяло — со стороны Даши на кровать наползало кофейное пятно, как бывает, когда на промокашку из озорства обрушат чернильницу.
— Ты облилась? — Валера удивленно взглянул на жену. — Ты ошпарилась?
— Нет, — тихо сказала она, — это из меня…
Его поразила вдруг проявившаяся на ее лице заостренная бледность.
Валера вскочил.
— Ты — лежи, я сейчас позвоню врачу.
Пока он ходил по квартире, разыскивал трубку радиотелефона и зачем-то смотрел на себя в зеркало, страх нарастал. Валера чувствовал себя беспомощным, даже беззащитным, он не знал, что делать, он боялся вернуться в спальню, где лежала в крови Даша.
Несколько раз он отрывисто хихикнул.
Телефон обнаружился на кухне. Валера удивленно повертел его в руках, недоумевая, зачем он его так долго искал. Мобильный все это время лежал на столе у компьютера.
Валера набрал 03, ему задали много вопросов, смысл которых не совсем до него доходил. Потом он умылся холодной водой и вернулся к Даше.
— Они сказали, сейчас приедут.
Даша закрыла глаза.
Валера немного посидел около нее, и ему стало казаться, что Даша умирает. Он принялся трясти ее за плечи.
— Эй? — говорил он. — Ну, не надо, они сказали, сейчас приедут… Ну, что ты?.. Даша… Ну, не надо…
Даша открыла глаза.
— Ты думаешь, я умру? — спросила она.
— Почему? — тревожно переспросил Валера. — Ты это чувствуешь?
— Не знаю, — прошептала Даша.
Он стал целовать ее, и вместе с поцелуями возникло желание укусить. Валера отстранился с какой-то внутренней тяжестью.
Она умрет, подумал он, и ее жизнь со мной никогда не повторится.
Жизнь, которая прожита и не повторится никогда, подобна тени, она без веса, и сколь бы ни была она возвышенна, посредственна или просто ужасна, эта возвышенность, посредственность и этот ужас ничего не значат. Глубокая извращенность мира основана на невозможности возвращения и повторения. И, выходит, все в этом мире наперед прощено и, стало быть, все цинично дозволено.
Валера вскочил с кровати и убежал в коридор. Появилась мысль, что такого рода внутренними монологами он предает Дашу, что он думает это все напоказ, как будто декламирует в кафе перед Машей Лазаревой.